На развалинах Мира

— Идем! — она решительно схватила меня за рукав и сделала несколько шагов вперед. Щенок, некоторое время мешавшийся под ногами, быстро понял, что мы не настроены к играм и, по-деловому, почти не отвлекаясь, затрусил впереди нас. К вечеру — перерыв был только на краткий отдых — мы дошли до берега озера Гейзера. Видимость ухудшалась с каждой минутой и, как ни рвался я домой, пришлось устраиваться на ночлег. Едва мы опустились на землю, как

Ната в изнеможении повалилась прямо на спину. Она ни единым словом не высказала своей усталости днем, крепясь изо всех сил, но сейчас просто мгновенно уснула, не обращая внимания даже на холод. Я поднял ее почти невесомое тело на руки и отнес к естественному укрытию — завалу из нескольких упершихся друг в друга плит. Потом перетащил туда и наш нехитрый скарб — остатки веревки и оружие. Я тоже чувствовал себя выбившимся из сил. До подвала оставалось часа четыре, ходу — около шести километров — и их не стоило преодолевать ночью. Теперь я уже стал побаиваться развалин — что, если непрошеные гости появились из-за реки?

Щенок тоже притомился и пристроился возле Наты, свернувшись в клубочек. Он как-то сразу ее признал, и мне невольно пришло на ум воспоминанье о том, каким он был диким, в первые минуты, когда я его нашел, после того, как убил его мать… Ната во сне прижала его к себе, тот взвизгнул, но не отстранился — вместе им было теплее. Мне оставалось только позавидовать… Сон меня не брал, не смотря на усталость. Тревожили мысли о том, что мы можем найти завтра там, где я так надеялся отдохнуть от этого похода.

Через мгновение у меня похолодело на сердце — Отчаянный, нечеловеческий крик, прорезал ночную тьму и пропал, унесясь эхом вдоль берега спокойного в этот момент озера. Ната вздрогнула и сразу приподнялась на локте. Щенок уже стоял на всех четырех лапах, и, вздыбив шерсть, глухо заворчал на тот берег.

— Что это? — Ната спросила шепотом, почти не разжимая губ.

Я пожал плечами. Ничего подобного мне не доводилось слышать до этого никогда. Хотя всяческих криков и рычания за последний месяц слушать пришлось не единожды. Ничего человеческого в этом вопле не было, а зверь мог оказаться какой угодно…

Ната показала глазами на щенка. Тот весь подобрался и снова заворчал.

— Тихо, Угар, тихо…

Я недоуменно оглянулся на Нату, потом согласно кивнул: девушка сделала единственно правильное решение — рычание щенка могло привлечь к нам внимание со стороны того, кто издавал эти зловещие звуки. Имя для пса она произнесла непроизвольно — подпалина на его боку весь день маячила у нас перед глазами… Щенок нехотя смирился, оглядываясь на тот берег и скаля острые белые зубы. Ната погладила его по голове, и тот снова прилег рядом с ней, впрочем, не выказывая больше никаких признаков сна.

— Что это… могло быть? — Ната тихонько повторила свой вопрос.

Вместо ответа я придвинул к себе лук и положил на древко стрелу. Что бы это не было — встреча с ним не могла оказаться дружелюбной… Слишком частые схватки этих дней уже дали достаточное представление о том, что всего рычащего и кричащего следует опасаться и избегать. Остаток ночи прошел спокойно. Больше ничто не тревожило нас до той самой поры, пока белесый сумрак не начал сменяться чуть более светлым. День и ночь давно почти не отличались друг от друга, но, по прошествии почти трех месяцев, после катастрофы, разница между утром и вечером стала более заметна.

Через развалины мы перешли быстро — мне все время казалось, что здесь, в знакомой местности, на нас никто не посмеет напасть. Впрочем, так оно и вышло — ни я не чувствовал угрозы от окружавших нас камней, ни щенок, спокойно и уверенно бежавший впереди нас. К холму, под которым находилось мое убежище, мы подходили с величайшими предосторожностями. Я знаками указал Нате укрыться и, притянув к себе щенка, осторожно направился к лазу в пещеру. Возле входа, шагах примерно в десяти, я отпустил его на землю и легонько подтолкнул ладонью. Пес сразу понял, что от него требуется, и так осторожно приблизился к отверстию, что я сразу подумал — мы здесь ни одни!

Угар — я уже мысленно стал называть его так вслед за Натой — на брюхе вполз в чернеющее отверстие и некоторое время я больше ничего не видел.

Потом в проходе показалась его большая голова, и он призывно тявкнул.

Потом, обсуждая с Натой его необычайную сообразительность, мы поразились, что он все сделал так, как от него требовалось. Но в этот момент я воспринял его поведение как должное, и незамедлительно последовал приглашению.