На развалинах Мира

Я промолчал. Не все ли равно, что случиться с этими мешками, содержимое которых уже никого не сможет сделать счастливым? Столб густого, черного дыма, вознесся у нас за спиной. Слышался треск — мешки хранились на деревянных стеллажах, и они тоже горели. Я пожалел — доски могли бы пригодится в подвале. Всю дорогу Ната была задумчива и молчалива, и, только когда мы добрались до ручья, от которого рукой было подать до подвала, она сказала, словно извиняясь:

— Я психопатка, да? Но мне всегда этого хотелось — даже когда от них зависело, жить мне или нет.

— И такое бывало?

— Да. По-всякому… Я расскажу тебе, потом, как ни будь. Только не сейчас, ладно? Не заставляй меня, Дар…

Я не стал настаивать… Ната ведь не знала, что некоторое время тому назад, я и сам хотел спалить все содержимое этого хранилища. И лишь нежелание заняться этим всерьез, уберегло то, что догорало в мешках и на полу от огня, разведенного рукой девушки.

Кроме сооружения печи, мне пришло в голову сложить теперь что-то, вроде бани. Две стены уже были — если освободить угол в одной из секций.

Оставалось сложить еще пару, вывести слив, продумать, как нагреть само помещение — и баня готова. Пропарить тело после походов — что могло быть лучше? Ната не отказывалась, став помогать мне по мере своих сил. Когда все было готово, она вызвалась испытать баню первой — на правах, так сказать, первой помощницы. Мне пришлось уступить. Кроме того, в этот день у нее было, почему-то, особенно хмурое настроение, и я подумал, что парилка сможет ее немного отвлечь. Я только вздохнул, провожая ее, идущую в одном лишь коротком отрезе ткани — наподобие индийского сари. Даже сквозь него было видно, как она хороша…

Ната вышла распаренной и с румянцем на лице.

— Это так здорово! Иди, пока горячо!

— Понравилось?

— Не то слово!

Я больше не расспрашивал — следовало спешить, чтобы не упускать жар.

Нельзя же было постоянно греть воду, в той сложной системе глиняных труб, которые, я установил для подогрева этой бани. Парная вышла на славу. Один недостаток — слишком темно. Но это уже было не в наших силах — светильники не могли гореть при такой температуре, им не хватало кислорода. Таким обновленным и свежим, я давно себя не чувствовал. Получился настоящий праздник — и его следовало отметить. Ната выбрала к моему возвращению апельсиновый сок — самый любимый, по ее мнению. Она налила его в кружки и ждала, пока я усядусь за стол.

— Ты бы предпочел пиво, да?

— Обойдусь, — буркнул я. — Сок, так сок. Даже полезнее.

— Я бы налила. Но пива нет, ты же знаешь. А что-то, покрепче, после бани — не стоит. Вредно.

— Да ладно… — я отмахнулся. — Не нужно ничего. Пусть будет сок.

Мы смаковали напиток, потихоньку подливая в кружки содержимое банки. Ната закинув ногу на ногу, потягивала сок из трубочки. Я украдкой бросал взгляды на ее обнаженные ноги…

— Ты бабник?

— Что? — от неожиданности я даже поперхнулся.

— Ты, наверное, любишь девочек, да?

Я поставил кружку на стол. Ната смешливо добавила:

— Любишь, любишь… Я же вижу!

Я встал и сделал попытку выйти — говорить с ней на эту тему у меня не было ни малейшего желания. Но девушка сразу вскочила и просительно произнесла, преграждая мне дорогу:

— Ну, извини… Извини, честное слово. Я же не знала, что ты такой обидчивый.

— Ната. Давай условимся… на будущее. Не надо меня провоцировать.

— Иначе?

— Иначе… иначе ничего.

Она перестала улыбаться и уже серьезно сказала:

— Я тоже не слепая, Дар.

— Раз не слепая — то перестань.

Девушка тряхнула мокрыми волосами и вдруг, неожиданным и резким движением, сбросила ткань, покрывающую ее тело. Больше на ней не было ничего…

— Ты ведь не успокоишься, да? Ну, так бери… Если так сильно хочется.

Я застыл как изваяние, не в силах отвести глаз от манящего меня тела…

— Что же ты? Само в руки идет!

В глазах Наты уже не было ни юмора, ни веселья — одна только тоска… Я, нечеловеческим усилием, заставил себя отвернутся, и молча вышел из подвала.

— Дурак! Я больше никогда не стану тебе себя предлагать! Дурак!

… Снаружи начинался ливень — один из тех, которые срывались внезапно и превращали все вокруг в затопленное болото на несколько часов. Засверкали молнии — не серебристо-белые, какие мы привыкли видеть, а желтовато-красные — что было особенно красиво. В подвал вода не попадала — он находился на возвышении и дождь не мог залить его своими струями.

Запахло раскаленным металлом — видимо, молния попала куда-то, поблизости.

… Она тронула меня за плечо и глухо промолвила:

— Почему ты ушел?

— Я не собака. Мне не надо бросать кости.

— Я — кость?

— Ты так себя повела… что уж лучше бы кость.

— А ты… Ты!

Ната ударила меня по спине кулачком и уткнулась лицом меж моих лопаток.

Она не давала мне повернуться, сквозь всхлипывания, выговаривая:

— Мужик. Просто, мужик — как и все… И тебе — как всем, надо только одно.

Трахаться. Навалиться на женщину и воткнуть в нее свой… Неужели без этого жить нельзя?

— Ната?.. — я ошалело смотрел на девушку, не веря своим ушам.

— Молчи… Ты же хотел знать? Вот и знай! Нет, не надо тебе ничего знать.

Не трогай меня! И…

Она быстро развернулась и, не договорив, ушла.