Религиозные обряды входили в структуру управления людьми наряду со строевыми мероприятиями и получали высокую социально-психологическую оценку. Обрядность как внешнее проявление религиозности эмоционально возбуждала участников боя, которому неизменно предшествовала церковная служба. Вместе с армией двигались походные церкви и их служители. Религия использовалась как средство объединения солдат с их начальниками и вместе с тем как средство, подымающее авторитет начальников, ведь им приписывалась роль исполнителей божьих предначертаний. В книге И. А. Ухач-Огоровича «Военная психология» первая глава общей части, названная «Учение о мироздании», провозглашая официальную религиозную доктрину, утверждала, что «вера в бога и религию составляют врожденную психическую потребность человека», а христианство описывалось как завершение союза человека с богом. Тут же объяснялось, что «атеизм составляет явление в высокой степени ненормальное; составляет особую форму душевной болезни» (Ухач-Огорович, 1911а, с. 8), что необходимо принять религиозное учение о душе как божественной силе, вложенной в человека при его творении богом. Выводы Ухач-Огоровича отвечали социальному заказу самодержавия. «Для воинского чина нет войны непатриотичной или ненациональной, для него существует только знамя и воинский долг добросовестно сражаться, совершенно устраняя вопрос, ради чего ведется война. Не дело армии рассуждать: национальна война или нет; ее дело идти в бой, когда повелят, и одерживать победы» (там же, с. 41).
Социально-психологическая характеристика таких чувств, как патриотизм и национализм, получает ярко выраженную идеологическую направленность. «Патриотизм — это любовь к отечеству, под коим в наши дни надо понимать государство», он является «моральной платой за блага, получаемые от государства». Входя в состав государства, разные народы подчиняются покорившему их народу на почве патриотизма. Национализм совпадает с патриотизмом у господствующей нации и противоположен патриотизму у подчиненных народов, а потому, являясь посягательством на целость государства, должен быть уничтожен.
Общая идея закономерности и неизбежности войн вводилась в армию всеми способами. Однако одним из обстоятельств, которые приводили военных деятелей к психологии, была несостоятельность идеи необходимости войн при ее пропаганде среди солдатских масс. После Русско-японской войны о сочувствии этой идее никак не приходилось говорить, оставалось признать, как и сделал Головин, что война эта была «чужда массовому русскому бойцу».
Безликая толпа, о которой шла речь в 1890-х годах, постепенно все более и более дифференцировалась. В условиях подготовки первой русской революции и ее осуществления возник и приобрел актуальность вопрос о взаимоотношении армии и той толпы, которая выступала в революционных действиях. Военные юристы занялись квалификацией преступных действий революционной толпы и мерами ее наказания (см. главу 2). Военные психологи поставили вопрос о том, каково же отношение воинских подразделений и толпы «на психической почве». Одна из глав «Военной психологии» Н. А. Ухач-Огоровича была выпущена в 1911 г. отдельным изданием под названием «Психология толпы и армии». Предисловие автора весьма выразительно. «В настоящее время, — писал он, — толпа принимает деятельное участие в государственной жизни. Воинским же чинам приходится часто иметь дело с толпою. Вот почему считается полезным изложить означенные вопросы в отдельной брошюре с целью выяснить психологию обеих сторон» (Ухач-Огорович, 19116, с. 5).
Армия, по определению Ухач-Огоровича, представляет организованное собрание людей «вполне дисциплинированных». Толпу он относит к виду собраний, состоящих из разнородных лиц, не имеющих организации и дисциплины. Кроме этого вида собраний, он различает: государственные, действующие по законам, правилам, инструкциям; общественные, не имеющие организации, но подчиняющиеся заранее установленным правилам; преступные, которые имеют организацию и дисциплину, но не разрешены законом или установленной властью. Государственные и общественные собрания могут превратиться в толпу, если собрание потеряет свою организацию и дисциплину. Последний вид собраний враждебен государству, и их участники несут ответственность за свою деятельность. К числу таких преступных собраний Ухач-Огорович относит «собрания анархистов, социалистов, разбойников, воров и прочих» (Ухач-Огорович, 1911а, с. 9).