На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

Иоанн говорил не переставая, поэтому евнух уже не мог сосредоточиться на Якове, как ни старался.

— Хватит, — строго сказал он, повернувшись к Иоанну. — Я слышал твою просьбу. Я над ней подумаю. Перестань кричать. — Но в то самое время, когда евнух это говорил, Мария шепнула Якову на ухо:

— Сегодня не ложись спать и не гаси огня. Я приду под окно и принесу верёвку, чтобы ты мог бежать отсюда.

* * *

Вечер 31 мая 1453 года

Тодорис, узнав, что тёща вернулась от Великого Турка, начал верить в чудеса. В первый раз, когда она вернулась с ипподрома и приволокла тела своего мужа и старшего сына, это казалось не так уж удивительно. Было раннее утро, на улицах почти никого, и потому Тодорис вполне допускал, что госпожа Мария не повстречается с турками, которые захотят взять её в плен. Зато во второй раз, когда она направилась к западным стенам, то есть хотела пройти через весь Город в разгар дня, это было совсем другое дело. На успех не следовало надеяться, поэтому Тодорис не поверил ушам, когда уже после наступления сумерек челядинцы сказали ему, что госпожа Мария только что вернулась.

Конечно, Тодорис поспешил во двор это увидеть. Тёща была сильно утомлена, ей трудно было стоять на ногах, одежда запылилась, но в остальном — всё хорошо. Пожалуй, эта долгая прогулка оказалась госпоже Марии на пользу, потому что тень печали, лежавшая на лице со вчерашнего дня, стала как будто исчезать. Снова появилось желание заботиться о себе.

— Ах, я так находилась за этот день! — говорила она слугам и служанкам, сидя на каменной скамье неподалёку от главных дверей. — У нас есть тёплая вода? Хочу вымыть ноги. И приготовьте мне, во что переодеться. А ужин есть? Я ужасно голодна.

«Голодна — это хороший признак», — подумал Тодорис, а меж тем тёща наконец заметила его и недовольно спросила:

— А что это на наших дверях? Какой-то знак мелом… Слуги сказали, что нарисовал ты.

— Да, я, — ответил Тодорис и объяснил, зачем.

Он ещё утром, как только стало известно, что янычары больше не охраняют дом, понял, насколько опасным сделалось положение тех, кто в этом доме остался. Любой турок, проходя мимо по улице, мог задаться вопросом: «А почему здесь двери не сломаны, а охраны нет?» Этот турок наверняка решил бы проверить, позвал товарищей, и в итоге случился бы ещё один штурм здания, как в день, когда Город пал.

Вот почему Тодорис, когда госпожа Мария сообщила ему новость о янычарах и ушла, тут же попросил Эву показать, где находится кабинет господина Луки. Там вместе с Эвой юноша перерыл все бумаги, чтобы найти хоть одно письмо с турецкой подписью. В итоге оно было найдено. А затем Тодорис взял мел и, сверяясь с подписью на листе, нарисовал такую же на дверях дома. Пусть турки, проходящие мимо, думают, что это метка, означающая «всё здесь принадлежит обладателю подписи».

Турецкая подпись, как и другие подобные, выглядела очень замысловато, но её вполне удалось повторить, имея перед глазами образец. Главное было — во время рисования не попасться на глаза какого-нибудь турка. Тогда уловка просто потеряла бы смысл.

По счастью, утром улицы оставались пустыми. Ни один турок не видел, как Тодорис рисовал метку. Турки видели её уже нарисованной и, к великой радости всех обитателей дома, поверили в «знак» — на всякий случай проходили мимо, не трогая двери. Лишь госпожа Мария, вернувшись с ипподрома, не заметила её, а заметила только вечером, когда вернулась уже окончательно.

— Что ж, — будто нехотя произнесла тёща, — благодарю, что позаботился о моём доме. — Она помолчала и с каким-то вызовом в голосе добавила: — А я сегодня подумала о твоих родных. Когда возвращалась от Великого Турка, то нарочно прошла мимо твоего дома. Там вокруг стоит стража из янычар — такая же, как была возле этого дома.

Тодорис сразу понял, как это понимать: его отец и братья живы, но их участь зависит от того, как они поведут себя с Великим Турком, а не от выкупа.

— Благодарю за известие, госпожа Мария, — сказал Тодорис, но тёща уже почти не обращала на него внимания. Она поднялась со скамьи и направилась в свою комнату, рассказывая служанкам, что хочет на ужин. Зятя к трапезе не пригласила, хотя он охотно присоединился бы, но не для того, чтобы есть (его уже накормили), а для того, чтобы расспросить о встрече с Великим Турком.

Опять всколыхнулась досада — совсем как тогда, когда Тодорис узнал, что его жена поедет в Венецию, а ему забыли об этом сообщить. После того, как челядь разошлась по делам, он присел на каменную скамью, где только что сидела тёща, и задумался.

Рядом присела Эва и осторожно погладила его по плечу.

— Слуги говорят, что есть вести о Якове, — тихо сообщила она. — Яков жив. Его держат в Малом Влахернском дворце. В этом дворце теперь живёт Великий Турок.

— Даже со слугами госпожа Мария охотнее делится сведениями, чем со мной, — пробормотал Тодорис.

— Эта из-за меня она на тебя злится, — вздохнула Эва.

— Нет, так всегда было.