На руках у Бога. О радости быть христианином

— Это кто пишет такие слова? Вы что же, батенька, в церковь не ходите? Посмотрите вокруг: постные лица, испуганные глаза, виноватые взгляды — вы что, сюда всех депрессивных города собрали? Это они — живые? Это они — жизни радуются и призывают «жизни Подателя»? Это здесь изливается жизнь с избытком? Напуганные, закомплексованные, вечно боящиеся что-то нарушить, где-то отступить, пугающиеся даже тени улыбки, спешащие всякий раз на исповедь, как только съели пирожок, посмотрели на тортик с надеждой, страшащиеся всего нового, скрывающиеся от вопросов, от риска, без которого жизнь пресна и неинтересна.

— Постойте. Мы, православные, люди вполне приличные, есть среди нас и нормальные…

— Сами говорите…

— Я имел в виду, что и известные политики обращаются к вере, и артисты, спортсмены. Довольно известные личности — яркие, незаурядные и творческие, а кроме того — граждане и патриоты.

— Но ведь согласитесь: этих людей скорее терпят. В идеале по мере погружения в церковную стихию они должны прийти к единственно правильному решению: уйти в монастырь, отречься от всего мирского, в том числе и от того, от чего горят глаза, что так нравится делать.

— Скажете тоже…

— Разве может православный спортсмен с безоглядным удовольствием и радостью делать то, чем он занимается? Не греховна ли его радость? Разве у православного актера со временем не наступает раздвоение личности, оттого что его профессия просто терпима в силу неких исторически обусловленных обстоятельств и миссионерской стратегии? Если у ученого или бизнесмена оживают глаза от азарта открытия или хорошо организованного дела, вы не осудите его? Не станет ли оглядываться по сторонам православный, который очень любит путешествовать, узнавать новое, осваивать необычные профессии, приручать музыкальные инструменты, снимать фильмы, строить дамбы, летать в космос? Что им там делать, в космосе? Надо ведь Богу молиться, в грехах каяться, а вы призываете «сообразоваться миру», радоваться тленному и преходящему?

Есть правда в этих словах. Говорю как священник. Свидетельствую. Депрессивных людей немало среди верующих. Причин этому довольно много, и, к сожалению, не всегда они только личные. Атмосфера устоявшегося образа благочестия, стиль и канон поведения православного человека, негласно принятый в церкви, приводят к неожиданным последствиям. Люди сильно меняются. И не всегда, честно скажем, в лучшую сторону.

Было такое старинное выражение — «снимать узоры», то есть копировать определенную манеру поведения, способ реализации себя в творчестве, в управлении, в решении вопросов. Мальчик «снимает узоры» с отца, учителя, тренера. Девочки часто копируют матерей и успешных подруг. Приходя в церковь, мы тоже бессознательно начинаем «снимать узоры», а по-белорусски «узор» и значит «пример». Но вот вопрос: у кого мы учимся? Кто наши учителя?

Всегда с благодарностью вспоминаю тех старушек, которые были моими наставницами, когда я делал первые шаги в церкви. Я сбегал с уроков, чтобы помочь переоблачить храм перед постом, прибраться перед праздником. А они рассказывали мне о святых и старцах, доставали из замшелых сундуков останки церковных дореволюционных книг, и это было такое событие — читать эти святые книги-мученицы! Это были святые люди. Мы в большом долгу перед ними. Порой этих старушек называют «белыми платочками», которые спасли Церковь, ведь именно они, эти мужественные женщины, несмотря ни на что, в годы гонений продолжали ходить в церковь и своими копеечками не давали храмам обветшать и закрыться.

Однако следует признать простой и объективный факт, проистекающий из логики развития культуры: избыток женского православия создал определенный тип благочестия, вызревшего и устоявшегося до какой-то мраморной неколебимости именно в советские годы. Вы замечали, что мужчина, начинающий ходить в церковь, как-то незаметно обабивается? Некоторые отпускают длинные волосы, становятся рыхлыми в теле и характере, нерешительными, вялыми, слезливо-сентиментальными. Они «снимают узоры» с тех, кто рядом, принимая тип женского, даже старушечьего благочестия за единственно верный путь воцерковления.

Уверен, что до революции существовал и мужской тип благочестия, формируется он и сейчас, в наше время, несмотря на то «исконно бабье в русской душе», о котором писал философ. Мне кажется, что этих типов благочестия, вполне законных и религиозно оправданных, могло быть и больше. Как нас удивляет терпимое отношение дореволюционного духовенства или священников из эмиграции или из других православных стран к курению! Батюшки курили, а кое-где курят и сейчас, и я вовсе не призываю возродить этот «старинный» обычай — сам не курю и другим не советую. Просто обратите внимание, какую трансформацию претерпело отношение к курению во времена доминирования женского православия.