Послышались гортанные крики суетившихся на улице немецких солдат. Лёха, склонившись над ухом, прошептал так громко, как мог:
– Надо валить от сюда! Слышишь меня?
Вика кивнула. Они выползли из дровяника, прокрались мимо дома Трофима к заброшенному огороду. Фрицы сновали туда-сюда, как пчёлы в растревоженном улье. Перебежав от кустов смородины, они притаились возле высоких зарослей малины. Сразу за ней начиналась околица: здесь до леса нужно было пробежать несколько сотен метров по открытому пространству. Лишь бы их не заметили! «Готова?» – спросил Лёха, сжимая в своей руке исцарапанную Викину ладошку. Вика испуганно всхлипнула, но кивнула утвердительно.
И они побежали. Примерно на полпути со стороны деревни послышались громкие хлопки выстрелов. Воздух вокруг сразу ожил: зажужжали и засвистели пули. Слева и справа земля то и дело взмывала вверх неровными комьями, в разные стороны летели ошмётки дёрна. Им удалось добежать до зарослей ольхи и молодой рябины. Только там Лёха позволил себе остановиться и отдышаться. Вика тут же согнулась пополам, тяжело дыша, и оперлась рукой о дерево.
Лёха осторожно выглянул из зарослей. Со стороны деревни по полю к ним приближался с десяток солдат, они растянулись широкой цепочкой и шли с осторожностью, иногда пригибаясь и выстреливая в сторону леса короткими очередями.
– Ты цела? – спросил Лёха.
– Цела, кажется, – пробормотала Вика, вытирая пот со лба. – Ох, больше не буду физкультуру пропускать! Вот честное слово…
Раздался громкий треск. Сверху посыпались куски коры и сбитые ветки деревьев.
– Бежим! – крикнул ей Лёха.
Они неслись изо всех сил, не оглядываясь, не разбирая дороги. Голоса и звуки выстрелов становились тише, и вскоре стихли совсем. «Я больше не могу…» – запыхавшись, простонала Вика. Она споткнулась о замшелый пень, схватилась за ветку и рухнула на землю. Лёха остановился, пытаясь отдышаться. Потом сел рядом, на кочку и помог сесть Вике. Так они сидели, спина к спине, хрипло и прерывисто дыша, не в силах сказать ни слова.
– Вроде тихо, не слышно, а? – несмело, почти шепотом спросил Лёха.
– Ага, – кивнула Вика, потом помолчала немного и жалобно попросила: – Лёшка, погляди, что там у меня со спиной? Как будто у меня там колючки, как у ёжика, прорастают…
Она содрала с плеч остатки платья, обнажив спину. Лёха оглянулся и присвистнул:
– Да у тебя тут всё в синяках и занозах! Большущие какие, страшные!
– Лёшечка, не пугай меня! Очень все плохо, да?
– Ладно! – засмеялся тот. – Сейчас вытащим! Жить будешь! Эх, сейчас бы к бабе Гране тебя. Она бы помогла, компрессики там всякие наложила.
Лёха принялся вытаскивать впившиеся в кожу острые как иглы занозы, отвлекая шипящую и ойкающую от боли Вику рассказом о своих приключениях.
– Сестрой меня назвал! – хихикнула Вика, выслушав рассказ до конца. – Ничего лучше придумать не мог?
– Угу… – насупился Лёха. – Что я ей должен был сказать?! Баба Граня, мы тут поехали с друзьями на берег Волги отдохнуть, а тут ливень, потом – трах-бабах.... А вообще-то мы, не местные, мы из двадцать первого века сюда погостить приехали!
Вика смеялась уже в голос, подобрав к груди колени и опустив голову. Засмеялся и Лёха. Они смеялись и смеялись, замолкали, переглядывались и снова ржали как сумасшедшие. «Ой, спину как щиплет…» – пожаловалась Вика и повела плечами. Лёха накинул на неё свою рубашку. Вика тут же закуталась в нее и притихла. Он подсел ближе и осторожно обнял её. Теперь Вика казалась ему безумно родным, чуть ли не самым близким человеком на свете! Может, он и не зря назвал её сестрой? Вика, будто читая Лёшкины мысли, прильнула ближе, положила голову ему на плечо. И им было тепло друг от друга, и боль, и усталость отходили куда-то на второй план. Вика отстранилась немного, посмотрела на Лёшку долгим, исполненным какой-то необычной грустью и нежностью взглядом. Потом как-то по-девичьи нерешительно она приблизилась к его лицу близко-близко. Лёха ощутил её частое теплое дыхание на своей щеке.
Нет, ничего необычного не было в том, что он поцеловал её. Девчонок Лёха в своей жизни поцеловал достаточно, и целоваться он умел. Другое дело, что до сих пор он не придавал этому большого значения – вроде как простое рукопожатие. Когда в компаниях они собирались попить пива у кого-то на даче или на свободной квартире, девушки чмокали парней и своих подруг в губы, так же запросто, как можно было сказать привет при встрече. И это было нормально. А более глубокий поцелуй, означал что-то вроде выражения симпатии, типа, «эй, да ты мне нравишься!». Но сейчас Лёшка, ощутил тот настоящий вкус – да что там! – целый букет вкусов, гармонию эмоции: от нежности, благодарности до самого безумного влечения, страсти; будто внутри прорвался невидимый гейзер, и его горячие струи теперь бьют и хлещут изнутри. Лёшка был готов разнести на часть весь Мир, если только он вздумает прикоснуться к Вике. Ведь она – это то, что есть у него, есть прямо сейчас и должно остаться на всю жизнь!