На солнце и в тени

К этому времени они стали союзниками темноты, полностью поглощенные своей задачей и далекие от колебаний относительно того, что собираются сделать. Вечнозеленые растения, ветер и холод почти полностью превратили их в тех, кем они когда-то были, и они ждали, не расслабляясь до конца и прислушиваясь к раскачивающимся и скрипящим ветвям. Хотя им предстояло оставаться неподвижными на холоде в течение, может быть, часа или двух, незадолго до этого они провели суровую зиму в заснеженных лесах и на выбеленных равнинах, по которым, словно перец, были рассыпаны воро́ны и во́роны, бежавшие от морозов России.

Их дисциплина была такова, что спустя час, в течение которого они не шевелились и не говорили, каждый из них не замечал никаких признаков того, что остальные находятся на прежних местах. Неподвижно ожидая в засаде, они чувствовали, что их тела сливаются с местностью так же неприметно, как ил, спокойно оседающий на дне после стекания в озеро. У них обострились зрение и слух, и теперь, в отличие от первых мгновений на позициях, они знали, с каких углов их не видно совсем, а с каких – только частично, и могли укрыться полностью с помощью незначительных изменений позы, сдвигаясь на дюйм или два в ту или иную сторону или плотнее прижимаясь к земле. Изготавливаясь, они чувствовали, что поднимают волны и рябь, но через час озеро их окружения стало невозмутимым. К половине десятого они уверились, что укоренились не хуже, чем камни и деревья.

В сорока милях к югу, в самой раскаленной части Манхэттена, Кэтрин, вместо того чтобы идти домой, оставалась у себя в уборной. Во-первых, здесь быстрее пройдет время, во-вторых, она хотела выйти под занавес. После ее песни зрители устроили овацию стоя, и аплодисменты несколько раз возрастали до пика, что напомнило ей не град, но шквал, бьющий по воде с такой силой, что она чернеет. Овации продолжались, словно дождь, колотящий по морю, иногда усиливаясь в унисон со многими сердцебиениями, а она принимала их спокойно, поднявшись на другой уровень, чтобы никогда не отступать. Почитание, в котором ей отказывали, теперь было с ней, заслуженное множество раз. Уравнение было решено, и, словно у атмосферного фронта, надвигавшегося с запада, ее небо было ясным. Она достигла места своего назначения.

Чуть позже половины десятого появился человек, наполовину видимый над стеной, огораживающей дом. Он был толстым и массивным, но, поскольку никто не знал высоты вала, судить о его росте было нельзя: тот мог составлять как пять футов, так и шесть футов десять дюймов. Он закурил сигарету, и с тех пор в темноте плавал крошечный красный диск, не ярче, чем свет по ту сторону залива, мерцавший сквозь остатки гонимых ветром облаков. Гарри урывками видел сквозь листву алмазы, горевшие на другом берегу, и они возвращали его к той ночи, когда они с Кэтрин поднялись на дюну и увидели далекие огни, мягко пульсировавшие в летнем ветре.

Но красное пятнышко над валом удерживало его в настоящем: оно означало, что охранники ожидают возвращения Вердераме с минуты на минуту. Хотя огни по ту сторону залива, казалось, молили об ином исходе, пути назад не было. Они слегка отливали синевой и манили, но красное пятнышко выше по дороге светилось с вызовом и не двигалось с места.

В 9.43 – Гарри глянул на светящийся циферблат часов, которые надел в первый раз после войны, – с севера неожиданно появился автомобиль. Изменил ли Вердераме маршрут, чтобы приблизиться с той стороны, пусть даже это означало ехать по грязи, пачкать автомобили, миновать ворота, а затем въезжать задним ходом? Машина проехала мимо ограды и продолжала медленно двигаться дальше по дороге. Они заметили, что под красной точкой произошли перемены. Угадывалось, что охранник снял с плеча длинное ружье и теперь держит его прямо под светящейся сигаретой. Когда машина двинулась дальше, охранник снова повесил ружье на плечо.

Облегчение было недолгим, потому что машина остановилась на дороге, напротив Байера, который, хотя и был хорошо скрыт, не мог не заподозрить, что его заметили. После долгой паузы машина медленно двинулась вправо, на участок земли, с которого открывался хороший вид на залив. Гарри надеялся, что люди в машине полюбуются им и поедут, но в машине выключили двигатель, а затем и фары. Последовала звенящая тишина, а затем снова стал слышен шум ветра. Грубый треск аварийного тормоза возвестил, что кто-то собирается задержаться здесь на какое-то время. Нельзя было ничего предпринимать, пока эти люди, кем бы они ни были, оставались на месте. Отсчитывая секунды, Гарри напряженно ждал запуска двигателя. Он приказал себе иметь терпение. Затем автомобиль дернулся. Они перебрались на заднее сиденье. Не прошло и нескольких минут, как окна стали запотевать.