На суше и на море - 1973

Артелью сели обедать. Плотогоны, расположившись кто где, аппетитно закусывали чуток попахивавшим мохом и осиновой корой лосиным мясом, поминая при этом добрым словом Непутевого.

Помолчали…

— Жисть как в сказке! — ударив рваной шапчонкой о колено, молвил Бесшабашный. — Надо же! Мясо на жареху само к котлопункту приплыло!

— Федору, Федору спасибо! — благодарил Черного Никанор Толстоухий.

— Знамо. Погиб бы лось, ежели не Федор. Затянуло бы под затор — амба! Каюк! Никаких вам закусей не пришлось бы, — гудел грузный Михапло Каласа.

Федор сидел смущенный, но счастливый, обласканный вниманием товарищей.

— У-у-у! Шельмец!.. — возмущался худой, длинный Степан Гусь, добросердечный тихий мужичок, не любивший никакого нарушения закона. — Кто же этот кровопивец? Кто? Его, сукина сына, повесить не грех! Вы п-посудите, — горячился он, слегка заикаясь, — заднюю ногу ж-животине н-напрочь перебил! Д-да я б-бы его… глотку б-бы ему перегрыз.

— Аль бы мы его порешили, ежели выходить можно было? — сказал смакующий лосиную косточку бригадир.

— Н-никогда, Михаил Иваныч! — заверял бригадира Степан Гусь. — Мы ба его на свободу, к подружкам своим, значит, отправили! Гуляй, поминай агеевских мужиков!

Люди повеселели. На момент сбросили тяжкий груз многодневных забот. Закурив, ударились рассказывать забавные сплавные истории.

— Еду, значит, я, — глубоко затянувшись, начал Бесшабашный, — плот затравить хочу. А он, подлец, на меня прет! На таран идет. Худо дело, гляжу. К берегу прижать может. Лодку в щепки вот-вот разнесет, и меня в лепёшку превратить может! Взял я и отпустил его упрямца. А он — хрясть! — и сел на мель, стерва! — откровенничал Генка, почесывая прокуренной пятерней заросший загривок. — Ну и попало же мне от генерала!

— Трус ты! Трус и есть! Как маленький, воды боишься! — дразнил Генку хитроватый Михайло Каласа.

— Это кто, я трус? Я воды боюсь? — возмутился Бесшабашный. — Да ты знаешь, я хоть сейчас с плота, прямо в шмутках этих в реку мырнуть способен! Дур-рак ты неотесанный! Темнота!

— Ну! Ну! — спокойно возразил Каласа. — Не тебя ли, умника, вчера Федор, как кутенка слепого, из реки вытащил? Ша-абашник!

Генка сердито огрызнулся, встал и ушел на другой конец плота.

— А я однажды, — заговорил Кузя Кот, усатый плотный сплавщик, — поторопился, с огнива в лодку неосторожно прыгнул. Лодчонка, оказалось, с трухлявинкой в корме была. Дно проломилось. По колено просел в проломе. Застрял в нем накрепко. Вода в лодку фонтанами хлещет. Егожусь я, вырваться из пробоины норовлю. Да не тут-то было. Гвоздь за штанину зацепился. Чувствую — погибаю ни за грош. Рванулся я, лодку и опрокинул вверх дном. Сам под лодкой, ногами в проломе дрыгаю поверх воды. Мимо кто-то ехал, сапоги мои новенькие с меня стащил, да и ходу. Вынырнул я в подштанниках, потому как брюки на гвозде остались, — никого нет. На проходящий плот вылез, обсушился. Вечером возвратился босиком и без штанов на кашеварню. Ребята смеются: «Пропил, говорят, сапоги, так хоть брюки-то бы оставил!»

Пошел я после ужина к своим нарам, — продолжал Кузьма, — спать оформляюсь. Заглянул под нары, вижу — черт побери! — сапоги мои под нарами стоят сухонькие, как ни в чем не бывало!

Плотогоны давятся смехом, удивленно качают головами.

— Так ты утром-то обувался ли? — язвительно спросил простоватого Кузю Никанор Толстоухий.

— А уж и не припомню таперича! — ответил усатый сплавщик.

— О, леший! Ха-ха! Ну и сочинять ты, Кузя, мастак! — смеялся внимательно слушавший небылицы Степан Гусь…

— …По ко-оня-ям! — скомандовал вставая генерал.

Повеселевшие, отдохнувшие плотогоны неспешно садились в вороненые свои челны. Лихо выруливали на середину реки. Мирно звучал их окающий вятский говорок, уютно поскрипывали уключины.

Где-то в голове флотилии запели песню. Сначала она лилась над этой лодочной армадой робко, неуверенно, жидко. Затем звуки ее окрепли, выравнялись, стали стройнее. Над бескрайним разливом вод звонко, словно птица на широких крыльях, гордо понеслась, полетела разудалая русская песня.

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны…

Только что скрывшееся за тучей солнце вдруг выглянуло, весело заиграло золотыми, слепящими бликами на темной глади широких вод, по которым теперь уже неторопливо плыли белобокие грузные плоты…