На суше и на море - 1984

Стол Монина не ломился от снеди, но было вдоволь жирного и вкусного мяса. Чай можно было пить бесконечно. Хозяева с увлечением «пировали» вместе с гостями.

За окном потемнело. Застолье кончилось. Женщины убрали посуду и удалились в свои «комнаты». Мы стали беседовать. Хотелось спросить старика о многом. Мысленно я подыскивал вежливую форму вопроса о лесном отшельничестве.

— Николай Ильич, в Няксимволь не думаете перебираться?

— То же самое мне начальник промхоза Баев предлагал. Зачем, говорит, живешь в лесу? Переезжай в Няксимволь!..

— Ведь вам, наверно, нелегко жить здесь?

— Знаешь, где-то, говорят, есть места богатые, там лучше. Но я это место не хочу бросать. Здесь моя мать не болела, я сам здоровый. Вырастил тут сына. У него никакой болезни никогда не было. Его дети тоже здоровые. Поэтому я думаю, что жить здесь можно и уходить отсюда не надо…

Я старался осмыслить услышанное от старика, найти возражения его доводам и не находил их.

Родина есть родина, даже если она — это крохотная еловая роща на берегу глухого лесного ручья или сосновый бугор — островок среди бесконечных таежных болот. Верхнесосьвинские манси очень привязаны к тем местам, где они родились, где жили отцы, деды, прадеды.

Наши разговоры коснулись и легенд, которые по сей день бытуют среди лесных манси.

Разговаривать мы могли бы и всю ночь, но на дворе залаяли собаки. Николай Ильич вышел из избы и через минуту вернулся.

— Медведь, видно, бродит… Скоро светать начнет… Наверно, поспим маленько?..

В избе наступила тишина. Только едва уловимо шумели за окном сосны.

В ожидании оленьего стада мы несколько дней были гостями Монина. Каждый день незабываемые вечера с интересными беседами до полуночи, ежедневные угощения строганиной из мороженого оленьего мяса и вареной лосятиной и… бесконечный чай.

Вскоре оленье стадо прогнали мимо избы Монина в сторону озера Турвата. Приехали и за нами, чтобы отвезти нас с киноснаряжением к жилью Самбиндаловых.

Мы простились с Мониным как старые добрые друзья с надеждой увидеться вновь.

Становище Самбиндаловых на Малой Сосьве, возле устья Санклингьи, было мне знакомо по предыдущему походу к Уралу. Здесь живет семья второго мансийского «отшельника» — Петра Ильича Самбиндалова, старого друга Монина.

Старику немногим больше шестидесяти лет, он среднего телосложения, на голове густая шапка волос без седины. В его старом доме чисто, уютно, царит атмосфера радушного гостеприимства. Порядок в избе наводят старушка жена и супруга одного из сыновей — Романа.

С Петром Ильичей мы не были знакомы. Вначале он показался нам замкнутым, неразговорчивым, но после двух встреч предстал таким же добрым и словоохотливым, как Монин.

В полукилометре от его избы поселились два младших брата — Олег и Дмитрий. Собственно, они вернулись к бывшему отцовскому очагу, где родились и выросли. Младший брат — Дмитрий — главный оленевод, бригадир, собирает здесь бригаду пастухов и все оленье стадо, кроме того, ждет своего сынка Савву, которого привезут из Няксимвольского интерната.

Мы с Юргенсом поставили палатку на снегу, приготовились к продолжительному пребыванию в стане турватских манси и, конечно, зачастили в дом Петра Ильича.

Как-то утром сын Петра Ильича, Роман, запрягая в нарты оленей, подозвал меня и предложил:

— Поедем со мной на Турват?

_{Дед знакомит внука с премудростями оленеводства}

Возле нарт уже стояли четыре рогача. Они казались совершенно одинаковыми, но парень называл каждого оленя по-разному: Хома-нёл, Ондатр, Няньсырам и Путвата. Сразу не поймешь значения этих имен, но Роман объяснил их:

— Этот съел у нас несколько буханок хлеба, и мы прозвали его Няньсырам — «любитель хлеба» значит. А у того, смотри, морда, как У ондатры. И стал он называться Ондатр. Который дальше стоит как-то заупрямился: в упряжке не идет, привязали к нартам — упирается. Связали ему ноги, положили на нарты и повезли, как поклажу. С тех пор он Путвата — «подвода» значит. А у четвертого, видишь, какой нос? Ему дали кличку Хоманёл — «курносый»…

Роман, как и отец, был разговорчивым, общительным и добро-Душным парнем. Улыбка редко сходила с его лица. Он походил на отца только ростом и сложением: маленький, худощавый, волосы и брови у него были не отцовские — жгуче-черные.

Он взял длинную палку — хорей, усадил меня на нарты позади себя, и мы помчались по красивой лесной дороге. Мелькали сосны по сторонам, снежные комья из-под копыт летели в лицо.

Озеро Турват находится в семи километрах от избы Самбиндаловых. Мы лихо пронеслись по дороге среди соснового бора п выехали на болото. За ним показалась снежная гладь Турвата. А за озером во всю длину — «горбатый Нёройка», как еще называют гору Ялпингнёр.

_{Караван прибыл к зимовью}

Зашумели нарты по льду озера. Олени помчались еще быстрее. Необъяснимый восторг от приволья охватил душу.

— Роман, кати прямо на Ялпингнёр, в гости к самому Нёройке! Он повернулся ко мне. Я увидел смеющиеся глаза и морщинки возле губ.

— Ты слыхал чего про Нёройку-то?

— Совсем мало…