Инстинкт оленевода и охотника у Саввы уже заложен в крови. С рогачами он справляется запросто: его самого за оленем не видно, и что стоит оленю-быку мотнуть рогатой головой — мальчонка отлетит в сторону, но животное повинуется ему. Быть ему оленеводом. И в этом, я думаю, он найдет свое счастье, лишь бы не уезжал из своей родной тайги, без которой ему будет очень трудно.
С приездом Саввы пополнилась и бригада оленеводов. Прибыли еще два пастуха — молодые парни Карп и Алексей, по прозвищу Мань Уляк. Первый — сын коми-зырянина и мансийки, и это сказалось на облике Карпа, второй — манси. Несколько дней они чинили нарты, загружали их мешками, ящиками, тюками, приводили в порядок ремни оленьих упряжек.
На грузовые нарты был поставлен большой, почерневший от времени старинный сундук, густо опоясанный железными ржавыми лентами, — такие можно обнаружить только в дедовских амбарах. Я полюбопытствовал о его содержимом у Дмитрия. Он признался, что в сундуке находится запас боеприпасов для охоты и… пупы, божки, идолы.
— Это для удачи… Старики всегда так делали и нам велели.
При этом Дмитрий хитровато улыбался. Я понимал, что божков он берет не из религиозных убеждений, а ради уважения к старине, к древним обычаям своего народа.
Избушку-манькол я увидел и здесь, в стане оленеводов. В переводе с мансийского это слово имеет самое обыкновенное значение — маленький дом. Такой манькол — принадлежность почти каждой мансийской семьи, живущей в тайге: в стороне от основного жилья находится маленькая хижинка. Такая же, как возле избы Николая Ильича Монина.
И теперь у лесных манси еще можно наблюдать: когда мужчина женится, то непременно сооружает кроме жилого помещения и хозяйственных строений хижину манькол — своеобразный родильный дом.
Это специально для жены, для женщин в семье. И в этом есть определенная разумность обычая и чуткость со стороны мужчин.
Однако, как бы ни был благоустроен манькол у современных лесных манси, он никогда не заменит настоящего родильного дома с квалифицированным медицинским персоналом. Это примитивная изба в суровых условиях тайги с полным отсутствием элементарных средств медицины. Она никогда не гарантирует ребенку безопасности рождения и здоровья роженице. Манькол является жалким осколком уходящей старины и скоро останется жить только в воспоминаниях.
Ежедневное кормление собак было обязанностью жены Дмитрия. Перед тем как раздать еду, она подходила то к одной, то к другой собаке, что-то ласково наговаривала им, гладила головы, низко наклонялась и даже целовала. Животные с удовольствием принимали ласку женщины, всегда тянулись к ней.
Я увидел, что на нарты погружено несколько ящиков со сгущенным молоком. Удивился повышенному аппетиту оленеводов к давно надоевшей мне «сгущенке», но Евдокия разуверила меня:
— Это маленький олень кормить…
Она рассказала, что однажды была «матерью» олененка, сгущенным молоком его выкормила, а потом он бегал за ней по пятам.
Оленеводы обстоятельно готовились на долгие месяцы жизни в горах. Забирали весь домашний скарб: кастрюли, ведра, тазы, чайники, кружки, миски, ложки, мясорубку и даже самовар. Бережно упаковывали радиоприемник «ВЭФ-12». Весь мир будет с ними!
Я впервые увидел кошку здесь, в лесной мансийской избе, что несвойственно, казалось мне, для быта манси. Это был красивый рыжий кот Васька, всеобщий любимец. Особым покровительством он пользовался у Евдокии. В порыве нежности она целовала его в розовый нос.
Дмитрий рассказал мне, что кота они берут в горы ежегодно. Он путешествует с ними по всему Уралу как равноправный член оленеводческой бригады наравне с собаками.
— Ты видишь, сколько мы везем муки, крупы, сухарей? На эту поживу мышей сбегается тьма! А Васька с ними очень хорошо справляется! Всегда сидит возле мешков, как сторож. И кормить его не надо!..
Кота да еще маленького щеночка Кутю к переезду на Урал готовили особо. Для них были выделены теплые шкуры, на каждом — ременный поводок. Кот ехал в горы беречь съестные припасы оленеводов от мышей, а щенок Кутя — проходить суровую Школу собаки-оленегона. Вместе с этими животными оленеводы брали с собой частицу домашнего тепла и радости.
Накануне перед выездом выпал снег, похолодало. Дмитрий ждал такого дня: это облегчало нам путь к горам.
— Завтра, наверно, поедем…
Утром, растянувшись по тайге длинным караваном, мы направились к Уралу, чтобы где-то там, в самых горных истоках неведомой речки Путурньи, провести два незабываемых месяца.
Близился май. А возле хребта еще было по-зимнему. К предгорным березнякам с вершин сбегали метровые толщи снега. Еще часто бушевали метели. Стремительная поземка поднимала в воздух снежную пыль, несла ее по склонам и наметала во впадинах глубокие сугробы.
Перед хребтом Дмитрий остановил караван.
— Надо переждать непогоду…
Своим помощникам, Карпу и Мань Уляку, приказал:
— Берегите стадо! Не пускайте в горы!