На трассе — непогода

«Господи, почему я так слаб? И что могу я? Только пожалеть ее?.. Но это так ничтожно. Она ничего не просит, но как отчетливо я слышу в ночной тьме ее зов о помощи. Что еще могу я сделать для нее?» Вокруг этой девушки с лицом святой Инесы смерть очертила границу, — Штольц представлял огромное земное пространство, где завьюженные поля сменялись лесами, преграждались реками, на этом пространстве размещались деревни и города, но всюду, куда бы ни ступила Эльза, ее ждали облеченные властью посланники смерти; не было для нее укрытия, не было исхода. «…Но если я не укрою ее, то до смерти не смогу себе этого простить. За ней тень мастера».

Когда услышал он слова Рабе в столовой, то отчетливо осознал: опасность гибели Эльзы катастрофически приблизилась. И тут же он подумал: а если завтра Эльзы не будет? И сразу открылась перед ним зияющая чернотой пустота. «Боже мой, — впервые с ясностью почувствовал он, — ведь я больше не могу без нее. Совсем не могу…»

Было девять часов вечера, когда Штольц вышел во двор котельной; окна огромного здания были темны, хорошо зашторены, и ни капли света не сочилось из них, но из-за снега, отдававшего в ночную темноту отражение мутных лучей неба, можно было различить дорогу, колею рельсов и вагонетки. Штольц прошел через двор и остановился у широкого пролета, в него видно было, как зябко жались друг к другу внизу одноэтажные домишки, а дальше улицы уходили вверх, и там взвились одна за другой рыжие ракеты, на заснеженные крыши пролился грязный апельсиновый свет, и тут же зашлась пулеметная очередь, а за ней один за другим ударили два разрыва гранат, — там было гетто. «Неужели им не хватило дня?» — брезгливо поморщился Штольц и вяло подумал о том, что Рабе нарушает его инструкцию, разрешая ночную пальбу из ракетниц, но тут же эта мысль вызвала раздражение к самому себе, — другое выгнало его из тепла в этот двор. Днем он проезжал мимо проволочных ворот гетто, оттуда одна за другой, натужно рыча, выходили черные, наглухо закрытые машины. Теперь он знал, что это за машины, как подключены раструбы в их кузова и по ним гонится отработанный угарный газ, — если бы в Дрездене кто-нибудь сказал ему, что такое состоит на вооружении немецкой армии, он счел бы это самой разнузданной клеветой, но теперь он знал вещи и похлеще.

«С ней могут сделать то же самое», — думал Штольц и почувствовал удушье, будто к нему в легкие нагнетался яд газа, сотворенный двигателем внутреннего сгорания; кто бы мог подумать, что обыкновенный автомобильный мотор может стать орудием смерти; кому явилась в голову подобная инженерная мысль, окрашенная самой зловещей фантазией?

Он прошел мимо часовых в котельную, он знал ее расположение, знал, что справа обширный машинный зал, где постоянно дежурят офицеры из другой команды, кажется, железнодорожники, наблюдают за состоянием приборов. Штольц свернул налево — там мерцали слабые лампочки под бетонированными сводами. Он прошел до деревянной ограды, где размещалась инструментальная, свернул еще раз налево, высвечивая себе дорогу фонариком. Над головой сипло подвывали трубы, от них шло влажное тепло, и слышно было, как срывались капли на бетон.

Штольцу нужно было найти двери в отсек, где закрыты были двести рабочих. Он остановился, размышляя, не прошел ли эти двери или, может быть, надо было взять еще левее, как увидел совсем близко от себя скользнувшую в сторону тень.

— Стой! — приказал он и тотчас включил фонарик. Сильный луч вырвался из сжатого кулака, выхватил из темноты сначала лоснящийся рукав пальто, потом лицо с испуганными глазами. Это была Лиза. — Ты? — удивился Штольц. — Что ты тут делаешь?

— Виновата, господин оберст-лейтенант.

Он все еще держал фонарь зажженным, и сильный луч света слепил глаза Лизы, он нажал кнопку выключения и только тогда увидел слева в стене окошко, нечто вроде бойницы.

— Ты хотела удрать? — спросил Штольц.

— Нет, — ответила Лиза, — я смотрела.

— Что?

— Отсюда немного видно гетто.

Штольц подошел к окошку, наткнулся ногой на ящик, но подниматься на него не стал.

— Как ты выбралась из отсека?

— Там в одном месте отходит доска, — осмелев, сказала Лиза и, неожиданно приблизив лицо, так, что Штольц ощутил на щеке ее дыхание, зашептала: — Что они там делают?..

Он помолчал и ответил с грустью:

— Разве ты не знаешь?

— Да, да, знаю, — шептала она. — Потому нас оставили здесь?.. Это вы оставили нас здесь? Скажите, господин оберст-лейтенант, скажите…

Она схватила его за рукав шинели, но он не оттолкнул ее, он молчал, обдумывая неожиданно возникшую мысль, и тут же удивился: как же раньше она не пришла ему в голову?

— Послушай, — тихо сказал он, — я хочу спасти Эльзу и тебя. Ты слышишь?

— Я так и знала, что это вы распорядились! — обрадованно проговорила Лиза.

— Ты слышала, что я сказал?

— Да… Эльзу — это я могу понять. Но меня?

— Ты нужна ей, — заторопился объяснить Штольц. — Ты местная, ты тут все знаешь. Язык, деревни. Я помогу вам выбраться. Но ты должна будешь ее укрыть. Ведь есть такие места, где можно будет укрыться… Ну, что ты молчишь? Или ты тоже не хочешь жить?