На трассе — непогода

— Я хочу жить, — ответила Лиза. — Но мы одни не пройдем, господин оберст-лейтенант.

— Почему?

Голос Лизы отвердел, стал жестким, злым.

— Даже если у меня будут самые лучшие документы, господин оберст-лейтенант, любой полицай остановит и не задумываясь шлепнет. У меня жидовская морда, господин оберст-лейтенант, у меня типичная рожа, я не могу ее содрать с себя!

— Да, но Эльза…

— А что Эльза? Если вы думаете, что она смахивает на испанку, то в здешних краях не очень-то разбираются в сеньоритах, особенно когда они не знают и слова по-русски. Так что увольте меня, господин оберст-лейтенант.

— Но тут ты все равно погибнешь.

— Да! — выкрикнула Лиза и ткнула рукой в сторону окошка. — Так же, как те, кто умирает сейчас. Но с чистой совестью.

— Что ты имеешь в виду?

— Хотя бы то, что когда-нибудь вспомнят тех, кто был убит безвинно, вспомнят и содрогнутся.

— Ты веришь в это?

— Потому я еще жива… Перед смертью я не хочу кривить душой. Если я вам дам слово, что проведу Эльзу и укрою, зная наверняка, что мне это не удастся, то мне такое зачтется. Я ненавидела ложь и прежде, и я не хочу ее перед смертью. Пусть это вам даже покажется нелепо. Но это так!

Штольц молчал, слабый свет зимней ночи пробивался сквозь окно-бойницу, но он не давал возможности разглядеть лицо Лизы, и Штольц только видел рельефно выступающую тень; фонарик зажигать ему не хотелось, хотя чувствовал потребность увидеть лицо этой женщины, ему казалось, что оно сейчас лишено покорности и забитости.

— Странно, — сказал он. — Ты кем была до войны?

— Я хотела стать строителем. Училась проектировать дома.

— Но ты должна мне помочь… Слышишь? Я чувствую — ты можешь… Неужели нет выхода?

— Есть.

Он весь подался к ней, схватил за плечи.

— Говори, — выдохнул он.

— Только вместе с вами… туда, — указала она на окно и зашептала. — В лес… к партизанам. Но вместе с вами…

Когда смысл ее слов дошел до него, он вздрогнул.

— Ты! — воскликнул он. — Ты… понимаешь, о чем говоришь? Ты безумна!

— Нет, господин оберст-лейтенант, я в своем уме.

— Но я… я… Ты знаешь, что значит предложить мне это? — Если вы хотите спасти Эльзу…

— Но там, в твоих лесах, мы можем найти только гибель. Это не армия, это банды. Кто же может искать у них защиты?

— Это армия, господин оберст-лейтенант. Пора бы вам это знать.

— А ты откуда знаешь?

— Я родилась в этих местах.

— Но такой ценой… — пробормотал он.

— За жизнь не торгуются.

Штольц уловил в ее голосе насмешку, это взвинтило его, и он мысленно словно отшатнулся от происходящего, увидел себя со стороны, и весь разговор их показался ему безумством.

— Хорошо, — с отрезвляющим спокойствием произнес он, — я согласен забыть нашу беседу тут же. Ты можешь идти. Думаю, я сумею найти выход без твоих советов.

— Нет, господни оберст-лейтенант, есть только один…

— Иди! — прикрикнул он.

Лиза повернулась, но он тотчас остановил ее:

— Приведи сюда Эльзу, я хочу ее видеть.

— Хорошо, — сказала Лиза и исчезла в темноте подвала.

Он стоял у окна-бойницы, в которое тек свежий воздух в это наполненное испарениями, запахом торфяной пыли и машинного масла помещение, и, напрягая слух, ждал, пока не услышал шаги. Когда Эльза подошла, он взял ее руки, ощутив в ладонях прохладу пальцев, и это усилило в нем боль: такой беззащитной показалась она ему сейчас, что он чуть не задохнулся от наплыва жалости и, сам не сознавая, что говорит, забормотал быстро:

— Ты должна жить… Ты должна жить. Пусть все — к черту, а ты должна жить!

В это время рыжий слабый отсвет далеко взвившейся ракеты упал на снежную шапку, нависшую над краем окна, проник в подвал и коснулся лица Эльзы, скользнув по ее волосам, и волосы эти на мгновение засветились, отражаясь золотистым, и Штольц увидел взметнувшееся молниеобразным зигзагом пламя и желтый пронзительный ореол с синим спиртовым отливом и услышал истошный крик женщины, — и тотчас в безотчетном порыве Штольц прижал к себе Эльзу, словно стараясь защитить ее от пламени костра. Тут же он почувствовал, как ее рука мягко прошла по его щеке, оставив на ней след нежности.

— Я благодарна вам, — прошептала Эльза. — Но что мы можем сделать? Только покориться… Но я благодарна вам и буду благодарна на том свете.

Губы ее коснулись его щеки.

«Она смирилась со своей участью, и пробудить мне силу жизни в ней пока не удалось. Спасение необходимо прежде всего мне самому, если оно не свершится, во мне ничего не останется, кроме раба».