На трассе — непогода

Я повесил трубку и представил, как они там сидят вдвоем: у отца беспомощно-блаженное выражение лица, размягчившее все его морщины, — я видел его таким несколько раз в минуты наивысшей радости, и было такое впечатление, будто он терялся перед ней, становился беззащитным. Конечно же он не мог в таком состоянии оставаться наедине, потому и призвал на помощь Степана Савельевича, и тот всячески балагурит, чтоб развлечь отца…

Внизу, под окном, в синих сумерках смеялись и шумели люди — на первом этаже гостиницы был ресторан. Я посмотрел в сторону серого здания: на третьем этаже, в той комнате, где когда-то жил Отто Штольц, горел свет, он горел и в других комнатах этого этажа — там или работали, или, скорее всего, шла уборка. Но мне не хотелось сейчас думать об Отто Штольце, я отошел от окна, сел в кресло, закурил и стал размышлять об отце.

Иногда мне было с ним легко ладить, иногда до крайности трудно, потому что характер у отца был неровный, отец мог быть то добрым и покладистым, то до жестокости непримиримым, хотя в любых случаях, если разобраться, в поведении его была своя логика, иногда не сразу различимая, но ведь логика порой опасна: достаточно неверной посылки — и вся железная конструкция убедительных доказательств может быть направлена не во благо, а во зло. Теперь я знал, что и на работе не все принимали отца, одни восхищались им, другие отвергали, и я однажды слышал, как женщина-инженер, правда, имеющая к работе отца косвенное отношение, говорила: «Да, не хотела бы я иметь такого в начальниках, слишком уж он силен. Что же делать бедным тем, у кого несовершенна мысль? Только подчиняться?» Были о нем и такие мнения, вполне возможно — по-своему справедливые. Иногда я думаю, что с Верой он так легко сошелся и полюбил ее потому, что она умела удивлять окружающих неожиданностью и необычностью своих решений. Но это уж особый разговор.

С детских лет я привык считаться с отцовским мнением и подчиняться ему. Наверное, у отца была своя методика воспитания, он не давил, не приказывал и даже не морализировал, он заставлял меня пройти как бы через действие и поневоле принять предложенное им решение.

Я много думал: почему нарушились наши отношения? Дело было все-таки не только в том, что я всерьез решил заняться историей Отто Штольца, — все было сложней и запутанней.

Я хорошо помню, как появилась Вера у нас в доме… Несколько лет мы собирались отмечать день рождения мамы втроем, даже близких ее подруг и друзей отца не приглашали, мама говорила: «Мне приятно быть в этот вечер только с вами. Я не могу кривить душой, а при чужих мне надо будет делать веселую рожицу, будто я радуюсь старости». К тому времени мама уже была больна, и безнадежно, я тогда об этом не знал, но думаю, что отец или догадывался, или сумел выпытать правду у врачей, потому что каждое ее желание, даже намек на него старался выполнить. Ужин был назначен на семь вечера, отец появился точно, но не один, а с Верой; он вошел возбужденный, раскрасневшийся с мороза и, обтирая повлажневшие усы, привлек к себе маму, поцеловал, сунул ей сверток с подарком и, тут же обернувшись к порогу, сказал:

— А вот, Наденька, познакомься, это Вера Кольцова. Ты уж извини, мы с ней займемся делами на полчасика, не больше, пока ты на стол накрываешь.

Я навсегда запомнил, как стояла Вера в прихожей, прижимая к себе футляр с чертежами, одетая в дубленку с белым воротником, в белой шапочке, вся розовая и свежая; она сняла с себя шапочку, тряхнула головой, чтобы сбросить с волос капли растаявшего инея, и светлые волосы ее мелькнули передо мной; нимало не смущаясь, она первая протянула руку маме и сказала так, словно и раньше бывала здесь:

— Поздравляю вас. Извините, что отниму немного времени.

Мама улыбнулась, и это была не обычная в таких случаях вежливость. Я понял: Вера с первого взгляда понравилась маме. Я кинулся было помочь Вере снять дубленку, но не успел, она сбросила ее с себя проворно и механически одернула синий, туго облегающий тело свитерок.

— Прошу, прошу ко мне! — радостно шумел отец.

Меня он не приглашал, но я сам направился в его комнату, отец не возразил, а может быть, он просто и не заметил меня… Потом я узнал, каким путем Вера оказалась у нас в тот вечер. День у отца был тяжелым, он мотался по цехам, затем часа три сидел с инженерами из сборочного — там шла реконструкция одной из линий, которую переводили на автоматику, все с этой линией порядком измучились, все отлично понимали, что есть ошибка в электронной схеме, существовало уж множество вариантов, и каждый день отец обсуждал с инженерами новый вариант. За этим делом он засиделся допоздна, а когда взглянул на часы, то понял — нужно все бросать и немедленно ехать домой. Он отпустил инженеров, стал одеваться, и тут вошла, каким-то образом миновав секретаря, Вера.

— Мне нужно полчаса, Юрий Сергеевич.

— Не будет даже секунды.

— Будет, — сказала Вера мягко, без всякой твердости в голосе.