На трассе — непогода

Голодная спазма передернула лицо Эльзы, она потянула почти одновременно колбасу и хлеб ко рту, глаза ее ничего не выражали, они словно застыли в отупении; откусив сначала от колбасы, прямо со шкуркой, на которой образовался белесый налет плесени, а потом от края хлеба, она начала жевать, торопливо, тяжело сглатывая, будто боясь, что сейчас у нее отнимут еду, и Штольца передернуло от этой нечеловеческой отрешенности ее лица. «Боже мой, — подумал он, — она же вся окостенела…» Тут он вспомнил, — потом он удивлялся, что именно в этот момент память представила перед ним картину прошлого, — он вспомнил, как однажды в хороший день усадил сына Макса и Эльзу в свой «дикси» небесно-голубого цвета с отлично отлаженным мотором и повез их в горы; они хохотали всю дорогу, его сын и эта девочка, они были ровесниками, и обоим тогда было по девять лет; все вызывало у них смех — корявое дерево, изгиб дороги, мост, — но больше всего они радовались стеклянно падающему с отвесной горы ручью; возле него они и устроили пикник, расстелив на траве скатерть и аккуратно разложив на ней припасы, привезенные в плетеной корзине; Эльза подбрасывала вверх три яблока, жонглируя ими, она делала это очень ловко, как настоящая циркачка, кто-то здорово ее обучил этому, и Макс умирал от зависти. Все это остро вспомнилось Штольцу, до мелочей, так, что он даже услышал смех Эльзы, увидел пятна солнца на сочной траве, чистоту струящейся воды.

«Но разве может утешить прошлое, оно лишь способно растравить рану, вливая в нее яд недоверия, что радость повторами, ибо, наталкиваясь на грубый реализм сегодняшнего, прошлое подчеркивает, как далеко мы ушли от фантазии молодости и мечты о свободе духа».

— Ты это можешь взять с собой, — стараясь говорить медленно, чтобы смысл слов дошел до ее сознания, произнес Штольц и тут же подумал, что она не поняла его и поэтому так торопится есть. — Это — твое. Ты поешь потом.

Последние слова она восприняла, может быть, они прозвучали для нее как приказ, и, взглянув на хлеб и колбасу, затравленно, как зверек, подгребающий под себя крошки, быстро запихала еду за борт широкого ватника, и Штольц снова обратил внимание на ее длинные пальцы, покрытые темной корочкой грязи.

— Да, вот еще что! — спохватился он и снова раскрыл ящик стола и вынул оттуда брусочек мыла. — Возьми-ко и это.

Только сейчас она обрела дар речи и, поклонившись, сказала:

— Спасибо.

— Ну что ты, — растроганно произнес он. — Это мой долг, Эльза… Я обязан помочь. Твой отец был моим учителем. — И только когда произнес это, понял, что совсем не об этом следовало ему сказать ей, а о том, что не знает, чем помочь еще. — Когда ты придешь еще раз, я снова тебе дам что-нибудь, — сказал он.

— Спасибо, — повторила она.

Тут он вспомнил — та высокая женщина торчит в коридоре вместе с конвойными, и в любую минуту кто-нибудь из офицеров может заинтересоваться, что творится в его кабинете, и сказал:

— Ты можешь идти.

Жалко пятясь спиной к двери, как и ее подруга, Эльза вышла из кабинета.

В синем морозном дыму возвращалась рабочая колонна в гетто, охраняемая солдатами и овчарками; каждый нес с собой что-нибудь: кто в консервной банке остатки эрзац-супа, кто сохранил кусок хлеба, несли и поленья для топки: тем, кто оставался дома, — детям, старикам, больным, — нужна была какая-то еда и тепло очага; несли, хотя знали, что стража у ворот иногда останавливает колонну и отбирает все, что пытаются доставить в гетто, поэтому прятали свои припасы под одежду, веря — авось обойдется. Эльза вся сжалась под ватником, чтоб ее худое тело еще больше уменьшилось в объеме. Она радовалась, что возвращается не с пустыми руками и сможет накормить и утешить Юзека, которому особенно трудно в первые дни разлуки, а потом можно будет что-нибудь придумать — ведь есть в гетто и другие мальчишки, появилась надежда на их спасение: Лиза сказала ей, что русские евреи научились переправлять детей в лес, к партизанам, и она постарается позаботиться о Юзеке.

На этот раз все обошлось, они быстро миновали входные ворота, и Эльза припустила бегом к дому. Она нашла Юзека в закутке за шкафом: мальчик сидел на полу, обхватив руками колени, и раскачивался из стороны в сторону; его большие темные глаза смотрели отупело, не мигая.

— Я принесла тебе еды, — зашептала Эльза. — Вот здесь хлеб. А это колбаса, настоящая…

Она ожидала, что Юзек сейчас же вцепится в еду зубами, но мальчик не притронулся к ней.

— Где мама? — спросил он. — Суламифь? Их убили?

— Нет, — зашептала Эльза. — Ты не бойся. Они ушли из гетто. Они спасутся, и ты не бойся.

— Их убили, — упрямо сказал Юзек.

— Я тебе сказала правду.

— Куда они ушли?

— В Польшу… Но ты их еще сможешь увидеть. Я тебе помогу. А сейчас ешь.