На Васильевский остров…

Я и с Катькой разговаривал ровным негромким голосом, но сидевший у нее на коленях маленький каторжник Митька (из последней больничной отлежки он вернулся немного завшивевшим и был налысо, с уступами острижен) вдруг растерянно заерзал: «Ты так говоришь, что мне плакать хочется». Да плевать мы на них хотели, запылала Катька, и я безнадежно усмехнулся: «Мы только хотели, а они реально на нас плюют. Представляю, как все орловские гниды обрадуются…» – «Да какое тебе до них дело! Они тебе в подметки!..» – «Но реальная власть у них. Это главное. И я в результате не могу сделать для вас то, что обязан сделать. Получается, я работаю для собственного удовольствия…» – «Ты, как назло, еще такой ответственный!..»

Она преувеличивала мою ответственность: хотя я был настолько убит, что впервые после трехночного воздержания не стал к ней, как она это называла, приставать, что-нибудь к половине второго сквозь свинцовую плиту унизительной безысходности ко мне постучалось формульное решение того самого неравенства, которое я уже твердо считал аналитически неразрешимым. В два я уже, приплясывая в выстуженном пальто на голое тело и поминутно дыша на коченеющую шариковую ручку, проверял догадку на ледяной кухне, а часам к пяти, в ярости от того, что идея оказалась ложной, решил неравенство уже по-настоящему. И такова была моя мастурбационная закоренелость, что в этот миг я ощущал себя победителем – теперь-то все увидят, кто я и кто «они»!