На Васильевский остров…

У сопроматического закутка шевельнулась чья-то тень – тень Славы Курицына? Не может быть, этот сноб – и сопроматчики, по технарским меркам высокие теоретики («Сопромат сдал – жениться можно»), но у нас что-то вроде трактористов: глаз невольно искал промасленную ветошку, которой они отирали с рук невидимый мазут. Вот и сейчас оттуда выступил седой, но явно неинтеллигентный вахтер. Он что-то жевал, и я почувствовал в руке неуместную надкушенную слойку. «Вам кто нужен?» Кто мне был нужен – Славка, Мишка? Дебелая (Славкино словцо) простодушная умница и восторженная дура Катька или я сам, тоже не умеющий сказать двух слов, не впадая в восторг или в ярость – и при этом каким-то чудом еще считавшийся очень умным! Правда, не у тех, кто уже тогда испытывал сильные чувства исключительно по поводу личных дел. «Я здесь когда-то учился», – скромно сказал я. «Тут недавно выпуск пятьдесят шестого года встречался – вы не оттуда?» Какая оперативная божья кара: ведь этой вамп я соврал именно на тринадцать лет!.. «Нет, я окончил Бестужевские курсы», – уже не без раздражения ответил я. «Посторонним сюда нельзя». А я и не посторонний – я знаю, что вон в том закутке сопроматчики принимали экзамены у хвостистов, в которые Катька не попала только благодаря мне, – там, где приходилось иметь дело не с формулами, а с железом (если только это была не сковородка), Катька проявляла поразительную бестолковость, у вертикальной силы обнаруживала горизонтальную составляющую. «Когда ты вешаешь пальто на гвоздь, оно его что, из стены вытаскивает?» – «Бывает, повесишь, а гвоздь вырвется». Я много девушек спас от сопромата. Губошлепистая Сенечкина, державшаяся свойской красоткой, даже попросила меня подежурить под дверью, но я сделал больше: под видом хвостиста вошел в пыточную и запомнил сенечкинскую задачу, а потом еще и сам, рискуя жизнью, подбросил ей решение, но ее все равно вытурили за списывание, а она всем наболтала, что я ей неправильно решил… И не нравилась она мне вовсе, но я тогда никому не мог… Хотите, на втором этаже покажу сопроматическую лабораторию, в которой заставляли нас на чугунном станке с медной табличкой «Санкт-Петербургский патронный заводъ» со страшной силой растягивать несчастные стержни, покуда на них не появится тоненькая шейка. Я опоздал часа на два и слегка заискивал перед вошедшим в роль мастерового Мишкой, и когда я льстиво ввернул какой-то совет, он утрированно огрызнулся: «Не учи ученого!» – и мы долго спорили о второй строчке: поешь г… толченого, копченого или печеного. Уже на подступах к этому царству железа тебя встречала ручная (т. е. не дикая) гильотина – зачарованный масляной мягкостью, с которой резался алюминий, я со всех сторон остриг свой гардербный номерок, так что старушка долго вертела его, не понимая, что с ним сталось: цифры были на месте.