На Васильевский остров…

Где-то слева должен быть стадион – по сияющему зеркалу ночного катка с рыком мчится на нас кудлатая черная псина, и сторож, уже сам перепуганный, вопит ей вслед: «Стой! Стой! Фу! Фу!» Все на коньках брызнули в разные стороны, а я спокойно стоял руки в карманы. И псина уже метров за десять сбросила обороты, а последние метра три, припав на задние лапы, скрежетала когтями по льду, но все же ударилась мордой о мои колени и, ворча, отошла в сторону. «Ну ты герой!» – восхищенно сказала мне Вер-ка Пташкина, а я лишь пожал плечами: мне же без коньков только и оставалось погибнуть с честью. И уверенно закинул крепенькую Верку обратно на забор. Который теперь погребен за новым зданием – слепящее стекло, крыша гармошкой, – Райт, мгновенно вообразил бы я. Воображение доставляло мне массу кайфа и массу страданий, пока я его не придушил. Во имя дела – во имя чести, разума, всеобщности. Я не гордился умом – я служил ему. Как алжирский раб, как пес цепной. А он оставил меня в исподнем на морозе, как ловкий попутчик в поезде. А глупые мастурбаторы, огораживающие локтями неприкосновенный запас своих глупостей и лжей, сохранили свои шубы при себе: люди с убеждениями предпочитают сами раздевать соседей. Это же так просто: нужно только всегда говорить самому и никогда не слушать других – и твоя решалка все устроит к твоей выгоде. Дураки – они умные! Да и сам-то ум бывает до того разный: Катька, например, с железяками бестолкова до изумления, а с людьми – особенно по контрасту – так же до изумления понятлива. Наука – умение обращаться с железяками. И превращать в железяку все, к чему прикоснется. Без железячного ума жить можно, без чуткости нет. А без фантазий – вдвойне. Принцесса Греза – такая тривиальность… Такая же тривиальность, как страдание, обида, смерть…

Эти романтические ахи, что паровоз спугнет русалок, что скальпель вместе с аппендиксом удалит и душу, – каким идиотизмом это все казалось! Да и сейчас я ничуть не сомневаюсь, что наука должна нас кормить, лечить… Но обращаясь к миру наших чувств – в психологию, в социологию, она превращает нас в одну из железяк. Десакрализуя все фантомы, она оставляет несомненными лишь такие очевидности, как «сухие ноги лучше, чем мокрые». Наука никогда не воссоздаст рациональные понятия бога, души, святого, вечного, а лишь разрушит их окончательно. Заставить ее исполнять наши желания, но не разрушать животворные иллюзии – это будет потрудней, чем оседлать термоядерную реакцию. Выявляя причины наших желаний, наука неизбежно рождает соблазн не добиваться их удовлетворения, а устранять их причины – это и есть общая формула наркомании.

Или это я уже хватил? Стоп, справа сейчас… Но вместо саженного щитового забора взгляд ухнул в бесконечность – запущенную, неряшливо заросшую, захламленную бесконечность сравнявшихся с землей могил, покосившихся и вовсе упавших ниц и навзничь крестов: какой-то рыцарь истины из городской администрации решил открыть нам правду о нашем будущем, заменив трухлявый забор благопристойной металлической решеткой. Мы-то, впрочем, и не нуждались в заслонах: мы сами через проломы лазали на Смоленское загорать с конспектами, играть в волейбол, целоваться – я сам не раз целовался на мраморе одного знакомого статского советника, с Катькой в том числе. Там, за чересчур разросшимися на этой перекормленной земле деревьями, поближе к церкви начинались надгробия вполне респектабельные. А у пирамиды погибших солдат Финляндского полка я всегда останавливался с глубоким почтением – не к их гибели, к подвигу Халтурина. Может, он был и неправ, но он же действовал во имя прекрасного фантома! Такие вот они, фантомы. Как все на свете: с ними опасно – без них невозможно. Никому. А всем вместе – тем более.

Я спокойно хаживал через кладбище в темноте, если только не разыгрывалось воображение. Но если разыгрывалось, все равно себя заставлял, перед каждым кустом собираясь, как на ринге. И все же заледенеть по-настоящему меня заставило только искусство: рижанин Корсаков, напудрившись, ворвался в Семьдесят четвертую, пылая своими черными глазищами. Только что одна наша девушка попросила мужчину проводить ее через кладбище, а когда он проводил, начала благодарить его: спасибо, а то я так боюсь мертвецов!.. «Глупенькая, – ответил он, – чего нас бояться?..»