На веки вечные

Отдав такое распоряжение, капитан, на всякий слу­чай держа пистолет в руке, прошел вперед метров тридцать, чтобы осмотреть местность вблизи остановив­шихся танков. Вдруг заметил: на изрытом снарядами «пятачке» вроде чернеют люди. Приблизился — так и есть. «Дрыхнут наши солдатушки!» — с негодованием подумал он и решительно шагнул вперед.

Кто вам позволил устраивать здесь спячку? — за­шумел он.

Тут же, откуда-то слева, из темноты вынырнул ко­миссар мотострелкового батальона Пынченко.

Андрей Федорович, это твои смельчаки? — на­смешливо спросил он его.

«Смельчаки» один за другим стали быстро вскаки­вать с земли. На груди у всех висели автоматы. И все, как один, подняли вверх руки.

Вы еще позволяете себе шутить! Нашли время и место! — негодовал Гоголев.

Петро, а ведь это не мои люди,— сказал Пын­ченко.  Поднявшиеся с земли стояли молча, неподвижно и рук не опускали.

Ба-а-а! Да это же фашисты!.. — воскликнул Го­голев и умолк, будто его сильно схватили за горло. На спине выступил холодный пот. Однако рука крепко держала пистолет. «Я же гитлеровских солдат узнавал издалека, в том числе и ночью, а тут под собственным носом принял за своих,— мысленно ругал себя капи­тан. — Прямо-таки бес попутал. Что же делать? Их ведь десятка два, не меньше, а мы вдвоем...» И вдруг во всю мощь закричал:

Хенде хо-о-ох!

И тут же понял, как нелепо прозвучала эта его команда: они ведь и без того «хенде-хох» сделали.

Но тут со стороны стоявших вражеских солдат почти одновременно раздались два выстрела. Пуля просвисте­ла у самого уха Гоголева. Среди стоящих с поднятыми руками кто-то со стоном повалился на землю.

Товарищ комиссар, с кем это вы тут воюете?

Это подбежал к Пынченко командир роты Недай­водин.

Капитан Гоголев воюет, не я,— ответил комис­сар.— Чуть не спровадили на тот свет нашего тан­киста.

Оказалось, впереди наших танков располагалась артиллерийская батарея противника. Ее обслуживали в основном румыны, которые под покровом ночи поки­нули свои позиции и до последней минуты ждали удоб­ного момента, чтобы сдаться нашим в плен. Было их шестнадцать. За ними увязались два немца. У одного из них, видать, не выдержали нервишки, и он попытался застрелить советского командира, но тут же сам был убит румынским солдатом.

Недайводин! — приказал комиссар Пынченко.— Поднять роту и прочесать все окопы, траншеи, блин­дажи!

Акция по прочесыванию принесла неожиданные ре­зультаты. Наши автоматчики стали поднимать из око­пов по 10—15 румынских и немецких солдат. За каких-нибудь полчаса около танка Гоголева уже толпились около сотни пленных.

Все это не осталось тайной для противника, находив­шегося в населенном пункте. Оттуда по нашим танкам был открыт сильный, но, к счастью, не прицельный огонь. Более того, враг обнаружил свои танки и артиллерий­ские орудия вспышками.

Подъехали комбат Гладченко и комиссар Феокти­стов. О сложившейся обстановке доложили комбригу. Тот сказал:

До утра противник пристреляется. Можем понести большие потери. Поэтому населенный пункт атаковать с флангов и немедленно!

Ориентируясь на вспышки вражеских орудий, наши Т-34 вышли на них с флангов и начали утюжить огне­вые позиции. Танки обороняющихся не могли оказать им существенного сопротивления. Большинство из них в темноте были подбиты снарядами, а несколько машин подорвали гранатами десантники Недайводина. Потеряв одиннадцать танков, почти столько же орудий, побросав автомашины, зенитную батарею, гитлеровцы спешно оставили Липо-Луговскую. Многие из них сдались в плен⁴ .

На левом фланге бригады успешно продвигался впе­ред танковый батальон Федянина. Еще накануне атаки он говорил своим бойцам:

Наши танки легкие, ходкие, маневренные. Непло­хая и огневая мощь. Мы может подняться на любую возвышенность, спуститься с нее и буквально слиться с землей. Только надо хорошенько использовать заме­чательные качества наших «малюток».

Действительно, Т-70 быстро и скрытно приближались к огневым позициям гитлеровцев и, расстреляв их, мо­ментально исчезали из поля зрения врага.

Ночью батальон вышел в район хутора Голубинский. Утром 23 ноября мела холодная поземка. Потом выгля­нуло солнце, но от этого теплее не стало. Мороз — около двадцати градусов. За ночь снега намело почти до поло­вины катка. На возвышенностях, где намело поменьше, с лязгом вращались гусеницы. В лощинах толщина снеж­ного покрова достигала почти метра.

Несмотря на четвертые почти бессонные сутки, на­строение у командира батальона, у всех танкистов бодрое, деятельное. Не потому, что не устали. Нет, устали. Да еще как! Но очень уж хорошо дела идут, кольцо окружения вот-вот сомкнётся гитлеровцы ме­чутся.

Рано утром в наушниках комбата послышался голос Прованова.

Поддержите атаку соседей слева!

Понял,— ответил Федянин.

На левом фланге одной из наших стрелковых диви­зий рвалась в перед к переправе танковая бригада 26-го танкового корпуса.