На веки вечные

Лейтенант Белов, оставив Жарикова около началь­ника штаба, вернулся в машину за радистом-пулемет­чиком, но выйти из нее не успел, так и остался в ней, охваченной пламенем... Лебедев медленно продолжал ползти куда-то вперед. Жариков был отсечен от него шквалом пуль и вынужденно отполз вправо. Не заметив крутого берега Карповки, покатился вниз...

А лейтенант Клименко продолжал вести огонь из своей, тоже горящей, машины. Воспользовавшись этим, Николай Лебедев, держа пистолет в руке, по огородам уходил все дальше.

Капитан Гоголев ворвался с тремя танками в Пла­тонов, когда уже начало смеркаться. Там еще были гитлеровцы. Они подбирали убитых, перевязывали ра­неных, зачем-то растаскивали разбитую и сожженную технику. Увидев наши танки, вражеские солдаты в па­нике разбежались.

По улице невозможно было проехать, не подмяв под гусеницы подбитые, раздавленные, сожженные автома­шины, трупы оккупантов.

На восточной окраине, во дворе, за сгоревшим са­раем стоял истерзанный снарядами танк лейтенанта Ивана Клименко. Метрах в двадцати от него среди де­сятка трупов гитлеровцев лежало его бездыханное тело. На виске густо запеклась кровь... Рядом валялся писто­лет. Остальные члены экипажа, тоже мертвые, находи­лись в танке...

С правой стороны улицы возле разрушенной построй­ки Гоголев обнаружил и сгоревшую машину Лебедева, а в ней два обугленных трупа — командира танка и стрелка-радиста. Лебедева в ней не было... «Значит, удалось уйти,— с надеждой подумал капитан.— Только цел ли? Или ранен? Во что бы то ни стало найти!»

Дружба между бывшим инженером-гидротехником Николаем Лебедевым и бывшим директором школы Петром Гоголевым завязалась еще в начале сорок вто­рого года, когда участвовали в окружении демянской группировки противника. С тех пор были неразлучны, вместе не раз смотрели смерти в глаза.

Найти Лебедева в этот день не удалось — уже стем­нело. На следующее утро Гоголев поднял в огороде командирский ремень. «Каким образом оказался тут мой ремень?» Он узнал его по глубоким царапинам на звезде пряжки. Этот ремень Петр подарил Лебедеву в день его двадцатишестилетия... Здесь же увидел след— полз человек. Прошел метров двадцать и поднял план­шет Николая, весь изрешеченный осколками, окровав­ленный, с оборванным ремешком и пустой. «Очистили мерзавцы...» Двинулся дальше. Стали попадаться неглу­бокие воронки. А вот четыре убитых вражеских солдата. Тут и там — длинные деревянные ручки. Понял: гитле­ровцы, как голодные волки, преследовали тяжелоране­ного танкиста и швыряли в него гранаты. В кармане одного из трупов оказалось содержимое планшета Ле­бедева: запятнанная кровью топокарта, письма и фото­карточка жены Наталии. Недалеко валялся его изреше­ченный осколками танкошлем. Раненый Николай полз около трехсот метров... На его пути Гоголев насчитал семь вражеских трупов. Метрах в двадцати от послед­ней воронки, в высохшем и посеченном пулями бурьяне, скорчившись, с разорванным животом и перебитой пра­вой рукой лежал старший лейтенант Лебедев. На месте падения последней гранаты снег сильно окрашен кровью. По измененному следу Гоголев понял: начальник штаба батальона полз дальше на спине, отталкиваясь ногами. Как и у Клименко, висок его был прострелен. Под левой рукой лежал пистолет с пустым магазином...

Сюда же перенесли тело Ивана Клименко, положили рядом с Лебедевым. Обоих накрыли шинелями.

— Простите, ребята, — скорбно произнес Петр Гого­лев.— Не могли помочь вам вчера: торопились в Совет­ский. Великое дело свершилось там, и ваш вклад в ста­линградскую победу мы запомним на веки вечные...

Утром 24 ноября танкисты и автоматчики стояли в боевом строю. Собрались у железнодорожной станции поселка Советский, чтобы проводить в последний путь павших в последнем бою танкистов. Начальник полит­отдела Полукаров, выступивший на траурном митинге, назвал имена старшего лейтенанта Лебедева Николая Александровича, лейтенантов Клименко Ивана Ивано­вича, Белова Павла Дмитриевича, всех других доблест­ных бойцов и командиров, отдавших свои жизни за сво­боду и независимость Родины.

Песней о мужестве, о незыблемой любви к род­ной земле звучат боевые подвиги павших воинов,— ска­зал он.— Они ненавидели фашистов до глубины души и эту ненависть доказали в бою. Кровь героев зовет к святой мести, товарищи. Бейте беспощадно фашист­скую нечисть!

Погибших похоронили со всеми почестями в скверике железнодорожной станции. На временном обелиске на­писали: «Здесь похоронены танкисты — герои битвы за Сталинград».

Во второй половине дня Прованов собрал команди­ров управления бригады и батальонов на подведение итогов пятидневных боев.

В большом продолговатом, барачного типа, здании топилась печка. Хотя ее и раскалили на совесть, но в помещении было холодно — все шесть окон выбиты. Два из них, правда, кое-как застеклили, остальные за­навесили зеленовато-пятнистыми немецкими плащ-па­латками. Какое уж тут тепло...