На Великой лётной тропе

— Вы — старшая дочь нашего судьи.

— Откуда, от кого эта сказка? — спросила Ирина, рассмеявшись коротко и насильно.

— От меня. У судьи есть другая, младшая дочь. Вы и она удивительно схожи, как могут только родные сестры.

— Игра природы.

— Вам неприятен этот разговор? — Помощник завертел головой, начал сыпать извинения, обещания: — Молчу, молчу! И больше никогда…

— Договаривайте. Какая же сказка без конца? У всех сказок самое интересное конец.

— Вы не обидитесь?

— За сказку не стоит обижаться.

— У судьи определенно есть где-то старшая дочь. С ней случилась какая-то история. В судейском доме стараются не говорить об этом, но иногда проговариваются. Из сопоставления слов, намеков, умолчаний я сделал свою сказку.

Помощник закончил.

— Поторопились, — упрекнула его Ирина.

— Бывает. Скажите откровенно, пусть даже обидно, резко, но со всей откровенностью: почему вы отвергли мое предложение?!

— Поверьте, у меня есть муж и дочь. Это сущая правда. А про дочь судьи все сказка.

— Но поразительно, как похожа на вас младшая судейская барышня.

— Вот и влюбляйтесь в нее вместо меня, — посоветовала Ирина.

— Разве возможно такое?

— Не знаю. Но я определенно буду рада, если помогу вашему счастью с этой девушкой. До свиданья! Мне надо к Прохору.

Ирина заторопилась, почти побежала. Помощник глядел вслед ей и думал: «Сестры, определенно сестры. Может быть, и в самом деле мне сужена, суждена не эта, а младшая?»

— Уволили, — сказала Ирина, войдя в девью казарму.

— Кого? — Галки начали грудиться к ней. — Много?

— Меня, одну меня.

— Допрыгалась! Куда теперь?

— Замуж за помощника, — принялись язвить завистницы. — Его тоже уволили. Теперь они пара, оба босяки.

— А вы не шутите, он в самом деле сватается к ней, — выпалила Дунька. — И уволили его за это.

— Не плети чушь! — оборвала ее Ирина.

Но как бы в подтверждение этой чуши переехала на другой день из Бутарского в соседний Шумской завод.

В Бутарском она не хотела торчать на виду у начальства, слушать и возбуждать разговоры о судье, о его дочерях, в Шумском не хотела встречаться с бывшим помощником Леонидом Петровичем и поступила не в заводской цех, не в контору, а в маленькую портновскую мастерскую, шившую грубую рабочую спецовку. Жить поселилась у одинокой вдовы-старушки.

В самое половодье, когда и верхом не всякий рисковал пускаться в дорогу, вдруг на Шумской к Ирине пришла Настя.

— Арина, Аринушка, началось, навалилось лихо, — сказала она со слезами, — сотню конных карателей поставили в наш завод. В деревнях лесорубов набирают. Как сойдет вода, начнут лес изводить. Сам-то, Прохор, дома только ночует, все дни в беготне. Один Еграшка на работе, меня без делов оставили. В те годы отец перевоз брал от завода, я на нем орудовала, а ныне контора отказала. Мужику из деревни отдали. И Еграшку, чай, скоро погонят. И не придумаешь, что надвигается. — Настя была бледна, суетлива, в ее всегда прежде спокойных глазах появилась такая тревога, будто уже не виделось никакого спасения. — Вечером на улицу не выйди. Каратели хватают девок за что ни попало и целуют прямо силком. Вчерась один за мной гнался от церкви до самого дома. Бежала я, ох, и бежала, как только сердечко не выпрыгнуло! Приходи к нам, Аринушка, отец про тебя спрашивал. Ну, прощай!

— Куда ты? Посиди! — начала Ирина удерживать Настю.

— Идти надо засветло, вечером потонуть боюсь, и каратели не схватили бы.

— Возьми это, — Ирина дала Насте немного денег.

Та приняла их без отказа.

18. ПЕРВЫЙ ПУНКТ ПРОГРАММЫ

— Идут! Идут! — кричала орава мальчишек и бежала вдоль заводской улицы. Из-под ног на закрученные до колен штаны и рваные рубашонки плескалась грязь. — Лесорубы идут!

Промчался этот крик по всем улочкам и закоулкам Бутарского поселка, ворвался на заводской двор, в цехи.

Рабочие оставили станки, печи, горны, молоты, вагонетки, подводы и двинулись на околицу.

По-весеннему одурело сияло солнце, сверкали последние, недотаявшие снега, шумели половодьем ручьи. Полосой черного чугуна лежала оголившаяся дорога. Во дворах и в небе не умолкал гомон весны, хлопот, радости.

Четыреста лесорубов, двести пильщиков подходили к Бутарскому заводу. Пламенели под солнцем отточенные топоры и пилы. Пять тысяч заводского люда вышло лесорубам навстречу, впереди всех Прохор. «Стойте!» — крикнул он.

Лесорубы остановились.

— Куда?

— В завод.

— Зачем?

— Лес рубить.

— Наш лес, мы вас не звали. Вертайтесь домой!

— Не дадим! Вертайтесь! Грабить помогаете? — завыла пятитысячная толпа.

Лесорубы не ожидали такой встречи и оробели. Старик артельщик дергал Прохора за рукав и убеждал:

— Вот те крест, свята икона, поверь ради всего: мы не знали, что здесь такое дело. Как быть нам?

— Идите назад домой!

— Нельзя. Мы по контракту, задатки взяли.

— Вам задатки, а нас без крова, без дров оставить хотите!

— Не злодеи мы, нет, нет! Как же это вышло? Вот неразбериха! Задатки мы израсходовали, вертать нечего, — бормотал растерянно артельщик.