Леонид Петрович взял на конном заводском дворе пару лошадей и пару седел. Ирина переоделась поудобней для верховой езды, и они выехали в горы. Неторопливо шли кони по вялым, еще не вполне просохшим тропам, местами скользили и вспахивали копытами размякшую глину. Вокруг шумел освеженный, по-весеннему ясный лес. Бежали то мутные, то хрустально чистые потоки. Лошади или брали их прыжком, или переходили бродом. В местах, где тропа расширялась, Леонид Петрович и Ирина ехали рядом.
Она давно не бывала в густом лесу, и ее опьяняли его покой, его грустный шум.
— Ирина Михайловна, почему мы молчим?
— Я не знаю, почему молчите вы, а я не хочу говорить. Однажды я просилась быть с человеком, который живет в лесу, среди гор, но он не взял меня с собой.
— И вы думаете об этом?
— Вспоминаю и думаю.
Тропа сузилась, лошади замялись: которой идти вперед? Ирина ударила свою по боку и оказалась впереди.
— Леонид Петрович, догоняйте! — крикнула она и помчалась извилистой тропой по краю горы.
— Ирина Михайловна, упадете! — предостерегал Леонид Петрович, но она только смеялась на его предостережения и погоняла лошадь.
Конь разгорячился и поскакал с безрассудной решимостью по узкому карнизу. Встречались ручьи, конь перемахивал их прыжками и поднимал Ирину, как на волне. На поворотах сила разбега могла сбросить ее в пропасть. Лапастые горные сосны целились сучьями в грудь, ветер растрепал Ирине волосы, а нависшие камни грозили задавить.
Леонид Петрович догонял и не мог догнать. Ирина скрылась из виду. Только через полчаса рискованной скачки он подъехал к ней. Ирина стояла рядом с конем и гладила ему шею. Конь тяжело, ускоренно дышал. Грудь Ирины также прерывисто подымалась и опускалась. Лицо обливал румянец и сияние радости.
— Леонид Петрович, куда ехать, здесь две тропы? — спросила она.
— Правой. — Он был сердит. — Я поеду впереди. Нельзя так безумствовать, все могло кончиться иначе. Это какая-то дикая, смертельная скачка!
— Но кончилось превосходно, не сердитесь, голубчик. — Ирина была так счастлива, возбуждена, так красиво разрумянилась, засияла, что Леонид Петрович быстро простил ей опасную выходку.
Ехали рядом. Рассыпавшиеся волосы закрывали ей плечи. Играя ими, Ирина говорила:
— Но все-таки я однажды скакала с ним на коне по горам… Нет, дважды.
— С кем вы скакали? — спросил Леонид Петрович.
— С ним. Вы его не знаете. Хотите, я расскажу, как мы скакали? Я это помню во всех мелочах.
Леонид Петрович приготовился слушать. Ирина откинула назад упавшие на лицо волосы.
— Я была очень, очень молода, мне не было и восемнадцати лет. Я тогда ни о чем не думала, была весела, счастлива, училась, летом бегала на Изумрудное собирать малину, грибы. Нас была шумная, веселая компания. Однажды мы собирали малину, я отбилась от подруг и пошла к далекому большому утесу. У нас там кругом были утесы. Взберешься — и так хорошо сидеть, глядеть, слушать, как струится жизнь. Ветер перебирает волосы, внизу колышутся леса, бегут речки, и думается о чем-то хорошем, приятном, а спросите — я не сумею сказать, о чем тогда думалось. Мне все хотелось прыгнуть с утеса и полететь. Я почти верила, что это возможно.
Иду я, подруги зовут: «Ирина, Ариша, где ты?»
Я все слышу, но молчу, хорошо быть в лесу одной, с корзиночкой, как бы собирать малину, а на деле проходить мимо, ногою мять траву и молчать. Подруги покричали и затихли, а я поднялась на утес и села. Помню, у меня родилось желание идти куда-то вдаль от утеса к утесу, идти, опустив глаза; встретится человек — улыбнуться ему и идти дальше. Я представляла себя тихой, задумчивой странницей.
Просидела я долго, солнце ушло за другой утес, перестало согревать меня, и я очнулась. Ну бежать скорей домой, ну искать подруг, а их нет и не слышно. Я испугалась, мечусь от поляны к поляне и все зову. «Подруженьки, ау!» Помню, у меня сильно-сильно застучало сердце. Выбежала я на поляну, а там человек в бараньей шапке, с ружьем, поит коня. Я было назад в кусты, да человек заметил меня и крикнул: «Девушка, постой! Куда ты?»
Я остановилась, а он подошел ко мне и спрашивает:
«Заплуталась? Чья ты? Откуда?»
Говорю:
«От Изумрудного, подружки меня кинули одну».
«Как так кинули?»
«Я ушла на утес, а они покричали-покричали меня, да и ушли. Зову вот — не могу дозваться».
«И не дозовешься, видел я твоих подружек около Изумрудного».
Тут я призналась, что потеряла дорогу и даже не знаю, в какой стороне Изумрудное.
Он говорит: «Довезу» — и схватил меня на руки, со мной в седло, и поскакали.
Я сижу на коленях у него, он одной рукой держит меня, а другой правит конем. Страшно мне: человек большой, незнакомый, волосы у него рыжие-рыжие, и усмехается:
«Что, говорит, не чаяла такую встречу? Зачем ты на утес ходила?»
Я шепчу:
«Люблю сидеть на утесах».
Он как дернет поводьями, и конь прямо на утес, скользит, фыркает, а скачет.
«Куда мы?» — спрашиваю я.
«К Изумрудному! — Да как захохочет. — Что, испугалась? Не бойся, я тоже люблю утесы».
Поднялись мы на вершину, и показывает он мне:
«Там Изумрудное».
Озеро далеко-далеко среди леса, на берегу знакомый завод, а над озером солнце.