На Великой лётной тропе

Сегодня он почему-то решил отдохнуть, — видимо, его испугал знойный надвигающийся полдень, — и лег в кусты близ тропинки, идущей к Бутарскому заводу.

Пришел к Дуне батюшка,
                               батюшка:
— Перевези меня, Дунюшка,
                               Дунюшка!.. —

опять запел одинокий голос. Он не спешил, поющий, видимо, сам наслаждался своей песней, сам слушал, как она будила горную и лесную тишь.

Путник приподнялся с травы и стал осторожно пробираться к тропинке; он шел, согнувшись, вытянув вперед свою голову в рыжих спутанных волосах. У самой тропинки путник остановился, украдкой выглянул из-за крайнего куста и сразу отпрянул назад. Совсем близко запел девичий хор:

В роще калина, темно, не видно,
Соловьюшки не поют…

Лежал путник, закрытый ветвями молодых березок, густо столпившихся у тропы, а по ней медленно проходила вереница девушек с белыми ведрами и подойниками.

Не спеша переступали босые загорелые ноги доярок по желтому песку, плавно колыхались их оголенные руки и плечи, вдоль спин падали черные, русые, золотые и всякие косы. Падали они, как связки вьющегося хмеля, и при каждом шаге вздрагивали расплетшимися концами.

Ведра и подойники тихо, печально позванивали, а голос запевалы еще протяжней, с ноткой грусти пел:

Пришел к Дуне милый друг,
                               милый друг:
— Перевези меня, Дуня, в луг,
                               Дуня, в луг!

Запевала шла впереди. Она ступала так осторожно на песок и гравий, что совершенно не колыхались ни ее плечи, ни руки. Светлая коса обвивала кольцом шею, пушистый кончик спускался на грудь, прикрывая красную вышивку на белой кофте. Запевала чуть откинула назад свою голову и несла ее так, будто возглавляла очень важное, очень торжественное шествие.

Путник внимательно глядел на запевалу, на ее голову и ноги, на всю ее красивую поступь, пока десятки других голов, плеч, спин и ног не скрыли ее.

В роще калина, светло и видно.
Соловьюшки все поют!.. —

громко и быстро прокричал хор. В окружающих горах загаркало эхо, а доярки со смехом, со звоном ведер и криками пестрой лавиной побежали к реке, где у водопоя отдыхало стадо, где коровы ждали своих хозяек, чтобы освободить переполнившиеся молоком вымена. Они не думали, что из-за кустов видит их незнакомый рыжий и пыльный человек, они знали, что видит их только один придурковатый пастух Филя, и приседали перед коровами, не заботясь, что кофты спускаются с плеч больше, чем нужно.

Коровы были подоены, ведра, полные молока, составлены в круг, доярки отогнали придурковатого Филю подальше от реки и залезли в нее купаться. Если Филя норовил подойти поближе к дояркам, тогда они выбегали из реки на берег, хватали гальку и кидали ею в пастуха. Было шумно и весело. Филе забавно, что перед ним толпа купающихся доярок, а им забавно, что и Филя что-то смыслит, лезет к ним.

Запевала полоскалась в воде и не бегала за Филей. Может быть, она заметила дымок от трубки, которую закурил путник. Он глядел на доярок и никак не мог понять, отчего они, такие веселые, радостные, вдруг стали злыми, выскочили на берег, забыли накинуть одежду и принялись ругаться.

Он прислушивался, но не мог разобрать их слов, только видел, как они разделились на две группы, грозились кулаками и кричали обидное друг другу.

Ему вздумалось прекратить эту ссору, он поднял ружье и выстрелил.

Доярки умолкли, торопливо оделись, расхватали ведра и пошли к Бутарскому заводу. Отошли немного и опять начали ругаться. Запевала теперь шла последней, она наклонила голову, будто что-то искала, и отстала от подруг. Ей не хотелось ссориться; она не знала, кто виноват, кто прав, ее сильно огорчала эта ссора, и хотелось идти одной.

Когда шумные доярки скрылись и только чуть белела кофточка последней, путник взметнул ружье и пошел кустами с таким расчетом, чтобы повстречаться с нею на тропе.

Девушка тихо шла и тихо напевала:

Ах, мать моя, мамонька,
О сударыня, боярыня моя,
Зачем хорошу породила меня?
Хорошу таку, догадливу,
На все промыслы повадливу?
Кабы мамонька повадливей была,
Родной тятенька в отъезде работа́л.
Тут я вольна бы, вольна была,
Полюбила б соколочка-сокола.

Путник вышел на тропинку и сказал:

— Здравствуй, голубушка!

Его появление было так неожиданно для доярки, что она опустила ведро и прислонилась к березе. Если бы не путник, молоко было бы пролито, но он поддержал ведро.

— Ну, чего испугалась? Не волк и не медведь я.

Девушка молча взяла ведро и хотела идти, но путник сказал:

— Подожди. Я здесь чужой. Расскажи, как мне пройти к Прохору Буренкову.

— Это в нашем заводе который?

— В Бутарском.

— Там его все знают.

— Ты мне расскажи дорогу, я потом приду, вечером, сейчас забегу к угольщикам.

— Здесь нету никаких угольщиков.