Читаем На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812-1814) и мемуары (1828-1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера полностью

Wir setzten ihnen zwar nach, erreichten sie aber nicht mehr. Die Dorfbewohner sagten aus, es seyen Bauren aus der Gegend gewesen, die wahrscheinlich die Furcht, ihre Pferde zu verlieren, zu so eiliger Flucht bestimmt hätte. Wir mußten die Wahrheit dieser Angabe dahin gestellt seyn lassen, indessen hielten wir die gröste Vorsicht für nöthig, und umstellten daher das ganze Dorf mit Vedetten, und die Infanterie ward am Eingänge des Orts postirt. Auf Befehl des Commandanten begab ich mich sofort mit ihm, den 2. Generalstabsofficiren, 1. Croaten-Capitän und 1. CroatenLieutenant in das Pfarrhaus, wo der Pfarrer, der Schulze und der Schulmeister umständlich über den Feind ausgefragt wurden, und ein Capitän ihre Aussagen niederschrieb. Die Verhandlung währte etwa 1. Stunde, und in der Zwischenzeit hatten sich, weil alles ruhig blieb, nach und nach sämtliche Croatenofficiere im Pfarrhause eingefunden. Eben sollte sich das Verhör endigen, als hastigen Schrittes ein Croate hereintrat, seinen Capitän bey Seite nahm, und ihm einige Worte //S. 118// ins Ohr raunte. Mit erschrockenem Gesichte wendete dieser sich gegen uns, und eröffnete uns, es zeigen sich am Walde mehrere preussische Husaren. Sogleich verliessen wir alle das Pfarrhaus, und eilten unserem Detaschement zu, und von da auf eine nahe Höhe, wo die ganze Umgebung des Dorfes zu übersehen war. Von dort bemerkten wir zwar keine Preussen, aber eine grose Zahl Kosacken, die mit entsetzlichem Hurrah von allen Seiten aus dem Walde hervorströmten, und bereits eilten die Vedetten gegen das Dorf zurück. Wir mit ihnen. Als wir bey der Infanterie ankamen, bemerkten wir sogleich, daß ein groser Theil derselben die Reihen verlassen, und sich in das Dorf zerstreut hatte, der Ueberrest aber im Begriffe war, diesem Beispiel zu folgen. Die Stimme ihrer Officiere wurde nicht mehr von ihnen beachtet, und diese selbst hatten bereits alle Hoffnung zur Rettung aufgegeben.

Unter diesen Umständen blieb der wenigen Cavallerie, wollte sie anders nicht in dem Dorfe sich schmählich ergeben, nicht anders übrig, als ein schleuniger Rückzug. Da aber das Dorf auf etwa 1,500. Schritte ganz von Waldung umgeben war, und die Kosacken auch unseren Rückzugsweg bereits besetzt hatten, überdieß hunderte von ihnen aus allen Richtungen gegen uns hinjagten, so verließen wir alsbald die Heerstraße, und suchten auf dem nächsten Weg den Wald zu gewinnen. Noch ehe wir ihn erreichten, waren 3/4. unserer Leute von den andrängenden Kosaken vom Pferde herabgestochen //S. 119// worden, und die übrigen hatten in wenigen Minuten am lichten Saume des Waldes das nemliche Schicksal erfahren.

Ich rannte, während ich gegen die Lanzenstösse meiner Verfolger meinen Rücken deckte, mit meinem Pferde mehremale so nahe an Bäumen vorbey, daß ich beynahe vom Sattel abgestreift worden wäre. Endlich hatte ich einen kleinen Vorsprung gewonnen, und bereits wähnte ich der Gefangenschaft noch entgehen zu können, als, während ich mich umsah, mein Pferd plözlich stehen blieb, und ich mich vor einem dichten Gebüsch ohne allen Ausweg befand. Nun galt es einen schnellen Entschluß zu fassen. Mit der grösten Behendigkeit sprang ich vom Pferde herab, ließ es zur Beute der herangekommenen Kosaken zurück, und schlüpfte, während diese mir noch nachstachen und schossen, in das Gebüsch hinein, und darin fort. Bald wurde es immer dichter, und nach etwa 100. Schritten so dicht, daß ich darin von 20. Verfolgern nicht entdeckt worden wäre.

Nun legte ich mich nieder, und verhielt mich ruhig. Nach und nach hörte das Lärmen und Schießen theils auf, theils entfernte es sich immer mehr, woraus ich abnahm{708}, daß das Loos meiner Gefährten nunmehr entschieden sey. Indessen brach die Nacht herein, und ich brachte sie nicht unter den tröstlichsten Betrachtungen, von Hunger, Durst und Kälte gequält, in dem Gebüsche zu. Der andere Tag sollte, wie ich wohl sah, auch mein Schicksal entscheiden.

Mit Tages-Anbruch verließ ich mein Lager, und suchte einen freyeren //S. 120// Theil des Waldes zu gewinnen, um mich gegen Königsbrück zurückzuziehen. Die Richtung, in der ich dieß zu thun hatte, war mir troz der Verwirrung des gestrigen Tages nicht verloren gegangen, wie ich mich nachher überzeugte. Bald wurde der Wald lichter, und mit Behutsamkeit setzte ich meinen Weg eine Strecke weit fort. Plötzlich aber sah ich mich vor einem breiten Fahrwege, und indem ich queer darüber wegeilen wollte, erblickte ich mehrere Kosaken, die des Weges geritten kamen, und sogleich auf mich zueilten. Mein Loos war gefallen. Ein Versuch, in den Wald zu entkommen, wäre vergeblich gewesen, bey seiner lichten Bestockung158, und würde mein Schicksal nur verschlimmert haben, ich ergab mich also ohne Gegenwehr zum Gefangenen.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Rossica

Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения
Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения

В своей книге, ставшей обязательным чтением как для славистов, так и для всех, стремящихся глубже понять «Запад» как культурный феномен, известный американский историк и культуролог Ларри Вульф показывает, что нет ничего «естественного» в привычном нам разделении континента на Западную и Восточную Европу. Вплоть до начала XVIII столетия европейцы подразделяли свой континент на средиземноморский Север и балтийский Юг, и лишь с наступлением века Просвещения под пером философов родилась концепция «Восточной Европы». Широко используя классическую работу Эдварда Саида об Ориентализме, Вульф показывает, как многочисленные путешественники — дипломаты, писатели и искатели приключений — заложили основу того снисходительно-любопытствующего отношения, с которым «цивилизованный» Запад взирал (или взирает до сих пор?) на «отсталую» Восточную Европу.

Ларри Вульф

История / Образование и наука
«Вдовствующее царство»
«Вдовствующее царство»

Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.

Михаил Маркович Кром

История
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»
Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому»

В книге анализируются графические образы народов России, их создание и бытование в культуре (гравюры, лубки, карикатуры, роспись на посуде, медали, этнографические портреты, картуши на картах второй половины XVIII – первой трети XIX века). Каждый образ рассматривается как единица единого визуального языка, изобретенного для описания различных человеческих групп, а также как посредник в порождении новых культурных и политических общностей (например, для показа неочевидного «русского народа»). В книге исследуются механизмы перевода в иконографическую форму этнических стереотипов, научных теорий, речевых топосов и фантазий современников. Читатель узнает, как использовались для показа культурно-психологических свойств народа соглашения в области физиогномики, эстетические договоры о прекрасном и безобразном, увидит, как образ рождал групповую мобилизацию в зрителях и как в пространстве визуального вызревало неоднозначное понимание того, что есть «нация». Так в данном исследовании выявляются культурные границы между народами, которые существовали в воображении россиян в «донациональную» эпоху.

Елена Анатольевна Вишленкова , Елена Вишленкова

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное