На волка слава…

Вот, пожалуй, одно-единственное любопытное высказывание, которое я вынес из моих опытов в этой области. А вообще-то обычно они очень глупые, эти женщины. Хотя, по правде сказать, за двадцать или тридцать франков нельзя требовать, чтобы они еще и философствовали. Почему же я в конце концов все же поддался? Просто потому, что я бродил по улицам. И я хочу предупредить тех, кого это интересует, что пристрастие к бродяжничеству лишь в редких случаях не приводит к контактам с проститутками. Прежде всего потому, что они, проститутки, думают об этом. Уже, стало быть, причина. А главное, потому что мужчина, который бродит, собираясь в путь, не теряет надежды на какой-то результат. Иногда он бродит часами, чтобы встретить открытый взгляд, услышать человеческое слово. Во что бы то ни стало услышать человеческое слово, даже если оно прозвучит просто вот так:

— А ты не мог бы, скряга ты эдакий, добавить еще десяток франков.

Это сентиментальность в некотором роде.

Или, возможно, что-то еще, чем мне сейчас нет времени заниматься. Должен же я, наконец, рассказать о самой драме. А то я и так уже слишком затянул свое повествование. Но вот только приходило ли вам когда-нибудь в голову, насколько улицы, насколько ночи были бы более угрюмыми без этих дамочек, которые держат в них свой путь?

ГЛАВА XXIX

Были ли у меня подозрения в самом начале, когда этот Дюгомье стал появляться в моей квартире? Нет.

Доверял ли я ему или Ортанс? Тоже нет. Истина состоит в том, что очень долго этот вопрос просто не возникал у меня. Если бы я задал себе этот вопрос, я хорошо знаю, какой бы у меня получился ответ. Какой — то тип заходит повидать мою жену. Друг детства? Часто приходит? Иногда в мое отсутствие? Случись это с кем-нибудь другим, я бы до следующего утра смеялся над его легковерием. Но вот это случилось со мной, и я ни о чем не думал. Потому что есть вещи, о которых не задумываешься. А, может, еще и потому, что это меня не очень интересовало. Кроме того, я плохо представлял себе Ортанс в роли, которая ей вроде бы совсем не подходила.

Так вот, в один прекрасный день она говорит мне:

— Отгадай, кто пришел повидать меня? Виктор. Виктор Дюгомье.

— Кто это такой, этот Дюгомье?

— Да это сын госпожи Дюгомье. Ты ее знаешь. Они были нашими соседями. Потом он уехал в Индокитай.

— А, держу пари, что он немного желтого цвета.

— Как желтого?

— Да так. Люди, которые побывали в Индокитае, возвращаются шафрановыми, это всем известно.

— Он совсем не шафрановый.

Ладно. Я говорил, что…

— Он будет рад познакомиться с тобой.

Вот когда мы обменивались такими фразами, я чувствовал, не знаю уж почему, что Ортанс живет своей жизнью, а я своей. А между нами — облако.

— Завтра он придет к нам на обед.

Он оказался костлявым, этот Дюгомье. Это поражало — обилие в нем костей. Причем крупных, это чувствовалось. Большие щеки, крупный нос, длинный подбородок. Его лицо двигалось, как угол стены. И разговорчивый, любитель рассказывать анекдоты. О жизни в тех краях. О путешествиях. Они вроде бы развивают человека. Корабль. А потом он пригласил нас в ресторан.

— Маленький ресторанчик, который мне удалось обнаружить.

Люди, подобные Дюгомье, никогда не ходят в ресторан, они «обнаруживают» ресторан.

В этом он немного походил на Гюстава, этот Дюгомье.

— Патрон!

И они, эти люди, всегда знают патрона. А тот плевать на них хотел.

Затем он пришел к нам на обед. Потом — вечером. Потом — в воскресенье. Короче говоря, друг семьи. Вскоре я понял, хотя и не задерживаясь на этой мысли, что когда-то он был влюблен в Ортанс. И что даже женился бы на ней. Но отец его умер, не оставив никакого состояния, его бедная мать, его сестра…

— Мама, сестра, — говорил я. — Ну точно, как у меня. Бывают же совпадения.

— Да, — соглашался он.

Но весь его вид показывал, что его мама и моя — тут далеко до совпадения.

И вот, из-за своей бедной матери, из-за сестры он смело отправился в Индокитай, чувствуя свою ответственность за них в качестве главы семьи.

— Но когда я увидел, как берега Франции заволакивает дымкой…

Это если не считать, что отплывал-то он из Генуи. Система. Этот парень сидел по уши в системе.

— Я думал обо всем том, что оставлял за собой…

И он смотрел на Ортанс. А она смотрела на него. Каждый с вопросом в голове, надо полагать. Спрашивая себя, не лучше ли им было подождать друг друга.

— …обо всем том, что я не очень-то надеялся когда — либо увидеть снова.

Потом они смотрели на меня. Возможно, сравнивая. Чтобы сделать для себя горькие выводы. Чтобы мысленно посетовать. Это было видно. Так что мне было приятно мозолить им глаза. Я охотно зубоскалил.

— Мне, — говорил Дюгомье, — нравится мебель в стиле ампир.

— Это вопрос вкуса, — отвечал я. — Я лично предпочитаю деревянную. Ха-ха-ха!

Ошарашенные, они тоскливо смотрели на меня.

Или, например:

— А как там с девками обстоят дела, господин Дюгомье, вы, я уверен, немало там перепробовали.

Он пытался уклониться. Я настаивал:

— Они там не слишком жирные, желтые женщины?