На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

За полночь пришел Герасимов – он еле держался на ногах от усталости. Скинув сапоги, он завалился на нары и только лишь через некоторое время заговорил каким-то сдавленным, еле слышным голосом:

– Слыхал! Куриленко с Князевым собирают по батареям коммунистов и конфиденциально предлагают им изъявить «добровольное согласие» идти штурмовать в лоб «Миллионер».

– Ну и что же ответили члены партии?

– Не знаю. Я там не был. Говорят, вернулись они с того собеседования мрачными и грустными.

– И что же, сам Куриленко или сам Князев собираются возглавить штурмовую группу?!

– Зачем? Тебе предложат.

– Был тут уже с таким предложением один. Как видишь, не состоялось.

2 июня. Шаблий, Коваленко и я выехали на полковой старенькой эмке в Парголово, в штаб артиллерии армии на совещание.

Впервые в жизни присутствовал я на Военном совете такого высокого ранга. И меня уже заранее била нервная дрожь. Первый, кого я узнал, был генерал Михалкин – худощавый, большеротый, с небольшими седеющими усами и несколько усталым выражением на вдумчивом лице. Рядом с Михалкиным гладко бритый, моложавый, интеллигентной внешности и не лишенный надменности генерал Жданов. При виде этого аристократа от артиллерии я вовсе стушевался и как бы потерял вообще способность что-либо различать. Будто в старом, немом кинематографе мелькают передо мною фигуры: полковника Френкеля, черноволосого полковника Гуревича с усами бабочкой, начальника оперативного отдела подполковника Ковалева, полковника Березуцкого – пожилого, полного и бритоголового.

– Сегодня вас слушаем, – прошептал мне на ухо майор Кузнецов, приветливо пожимая руку.

Однако смысл его слов как-то не дошел до меня. В этой небольшой и невысокой комнатке одной из парголовских дач все генералы и высшие офицеры, сидящие за огромным длинным столом, спинами к окнам, видятся мною в контражурном свете, и в моем воображении сливаются как бы в одно огромное фантастическое существо, в едином охристо-зеленоватом кителе с множеством погон и голов.

Я ничего не понимал из того, о чем шла речь, хотя и напрягал свое внимание. Мое состояние, очевидно, было близким к обморочному и похожим на то, которое я испытал впервые в землянке командира батальона под Смердынью в первый день пребывания на передовой. До меня долетал какой-то общий гул голосов: кто-то бубнил басом, кто-то резко и неприятно смеялся, кто-то бросал остроумные реплики, но в чем было их остроумие, сообразить я не мог. В общей картине туманных впечатлений внимание фиксировало лишь какие-то отдельные моменты, совершенно не связанные друг с другом. Наконец, до меня долетела фраза, и я отчетливо услышал:

– Начальник разведки Белоостровской группы здесь?

Я встал, ноги словно глиняные, тупые и тяжелые. Кто произнес эту фразу, я так и не понял.

– Кажется, сказано ясно, – звучит у меня в ушах чей-то твердый и властный голос, – здесь ли начальник разведки Белоостровской группы?

– Я начальник разведки Белоостровской группы, лейтенант Николаев, – удается мне выдавить из себя слова языком, который совершенно не ворочается в гортани. Я чувствую, что делаю что-то не так, что вот-вот произойдет нечто ужасное и непоправимое. Себя я уже ощущаю почти уничтоженным и даже не сопротивляюсь этому.

– Разве на должность старших офицеров штаба в полках теперь уже назначают прямо из детского сада? – ядовито спрашивает полковник Френкель, и каждое его слово тупым гвоздем входит в мой мозг. Кто-то беззастенчиво смеется.

– В нашем полку, – слышу я спокойный и твердый голос командира полка, – на должностях старших офицеров немало сверстников этого лейтенанта.

– Доложите коротко о разведпланшете вашей группы, – обратился ко мне мягким и дружелюбным тоном майор Кузнецов.

Спокойный тон знакомого мне человека ободрил меня, и я подошел к столу. Сознание прояснилось, мысль стала работать четко, ясно и логично. Докладывал я, как потом утверждал Коваленко, обстоятельно и со знанием дела. Но кроме планшета и того, что было изображено на нем, я ничего не видел. И только стоило мне оторваться от белого поля ватмана и взглянуть на сидящих за столом людей, как все они начинали сливаться у меня в нечто единое и неразличимое.

– Работу вашу, товарищ лейтенант, будем основательно проверять, – услышал я твердый, но спокойный голос. Очевидно говорил генерал Михалкин. – Учтите – по вашему планшету готовится серьезное артиллерийское наступление. Если вы тут «клюквы развесистой» насажали, то ответите перед трибуналом.

Сознание вновь окуталось туманом. Холодный пот струйками стекал по позвоночнику. В ознобе челюсти не попадали одна на другую. Коля Коваленко помогал мне собирать бумаги, изредка бросая на меня взгляд.

– Ничего, все в порядке, – успокаивает он меня, – и чего это ты так разволновался, лица на тебе нет. Генералов, что ли, не видел?