На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

– Наш полк никогда и никого не подводил. Тридцать шесть рабочих стволов, и огня даем столько, сколько просят, – отвечал я излюбленной фразой командира своего полка.

– Ладно, артиллерист, посмотрим, как ты выполнишь свое обещание.

День клонился к вечеру, а мы все шли и шли вслед за самоходными установками и никак не могли преодолеть эти злополучные семь или восемь километров. Шум и рев моторов, грохот падающих деревьев, ругань людская и ржанье конское, не умолкавшие весь день, довели всех до состояния полного тупого безразличия. Я присел на поваленном бревне. Артюх исчез так же внезапно, как и появился. Рядом со мной, привалившись к стволу дерева, молча сидел радист Семен Соколов, Поповкин с хрустом грыз сухарь, Ярцев дремал, а Сашка Логинов о чем-то шушукался с Васильевым.

Наконец самоходные установки расчистили проход, и полк вышел на проселочную дорогу, идущую строго в южном направлении. Солнце опускалось за деревья, когда мы сквозь редеющие стволы сосен увидели красные домики населенного пункта Инонкюля. Лучи заката окрашивали их в полыхающие тона на фоне искрящейся зелени. Танкисты приглушили моторы. Пехота залегла по опушке леса. Командир полка, офицеры штаба, командиры батальонов и командир самоходок, Артюх и я подошли к кромке леса на безопасное расстояние. Нужно оценить ситуацию и принять оперативное решение. Перед нами почти геометрически правильная поляна, образованная, вероятно, в результате планомерной вырубки. Поляна крутым изумрудным скатом простирается вниз, под гору, вплоть до Инонкюля. Справа поляну окаймляет сплошная стена черно-зеленого леса, слева такая же стена, освещенная лучами заходящего солнца. Внизу, за краем поляны, глухой темно-фиолетовый провал. А там, вдали, на подъеме, горящие оранжево-красными бликами домики и сверкающие бело-розовыми пятнами столбы каменной ограды. Это и есть «цель» нашего изнурительного похода, опорный пункт финнов – хутор Инонкюля. Я смотрю в бинокль и не верю своим глазам: никаких ДОТов или ДЗОТов, бронированных колпаков, проволочных заборов, надолбов, траншей нет и в помине. Открыто, не таясь, меж домами ходят солдаты в серо-голубых шинелях и форменных финских каскетках и таскают какие-то тюки и ящики. И никакой спешки, паники или признаков бегства.

– Где этот минометчик? – слышу я грубый голос подполковника Рябко.

– Я здесь.

– Вот тебе цель. Видишь? Давай огня. – И он указал рукою вниз – туда, где копошились люди в финских шинелях.

Соколов раскинул антенну и с наушниками на голове ждет моего приказа. Я дал ему знак рукой. Щелкнул переключатель. Соколов привычно продул микрофон и стал вызывать: «Фургон! Фургон! Я ласточка! Как слышите. Я ласточка. Я ласточка. Прием!» Но в наушниках мертвое молчание. Соколов повторил вызов. Фургон не отвечает. Подполковник мрачно смотрит то на меня, то на Соколова. Несколько раз щелкал Соколов переключателем «прием-передача». Эфир молчал.

– Нет связи, товарищ лейтенант, – говорит наконец Семен Соколов, – «Фургон» не отвечает.

– Може, ты волну сбил, – робко заметил Поповкин.

– Да нет, – отмахнулся Соколов, – все в порядке: и волна, и питание, и антенна. Рация работает, а связи нет.

– Вызывай снова, – говорю я.

И Соколов, щелкая переключателем, все пытается уловить знакомый голос своего напарника Шепелева.

– Ну что? – спрашивает подполковник Рябко, и в глазах его сверкает злой огонек. – Вот она, ваша помощь. Дармоеды. Убирайся, чтобы духу твоего тут не было.

– А что ты на них смотришь? Дай я им мозги провентилирую.

Я оглянулся. На меня нагло смотрела вертлявая подвыпившая баба в ладном кителе с лейтенантскими погонами, в синих галифе и хромовых сапогах на каблуке. Рожа омерзительная: глаза ядовито подведены, волосы крашены красным стрептоцидом, каракулевая кубанка лихо сбита набок, толстые губы обведены помадой. Увидев эту бабу, Семен Соколов беспомощно заморгал глазами и как-то очень по-детски разинул рот.

– Уйди! – взревел Рябко. – Без тебя тошно!

– Что ты раскис, – напирала крашеная баба, – на хера тебе эти сопляки, у тебя ж танки. Сажай десант! Я сама их поведу! – И баба побежала вертлявой пьяной походкой к самоходкам, взобралась на броню и, выхватив небольшой браунинг, истерически заорала: – Братва! За мной!

– Кто такая? – тихо спросил я у Артюха.

– Да, б… полковая, – смеясь, ответил Артюх, – весь полк ее дерет. Иногда и командиру перепадает.