– Обращаю ваше внимание товарищи, – слышу я голос Шаблия, – не выпускать из виду впереди и сзади идущие машины.
– Дремлется, лейтенант? – слышу я как бы издалека голос Панченко.
– Да нет, не особенно, – отвечаю я.
– А я дак чуток не вздремнул, – признается Панченко, – мы, того… правильно едем-то?..
– Поворотов не было?
– Поворотов не было, это точно.
Смотрю карту: изгиб дороги, и вот-вот должен обозначиться хутор Каркула. Что там на этом хуторе? Занят он кем-либо или нет?
Именно в этом месте мы подходим к дальним тылам укреплений линии Маннергейма. По крыше кабины застучали. Панченко нажал на тормоза, машина задрыгалась и встала. Наступила тягостная, страшная тишина. Осмотревшись, я вышел из кабины газика.
– Товарищ лейтенант, машин чтой-то сзади не видно.
Мы одни среди леса. Воспаленными глазами всматриваюсь в мутно-мерцающую даль дороги, трепещущую фантастическими переливами света. Облачность редеет, и высокое чистое небо проглядывает точно сквозь несколько слоев кисеи. Между деревьями поблескивают трепещущими искорками воды болотистых водомоин и небольшого озерца.
– А чтой-то, товарищ лейтенант, финнов нигде не видно? – слышу я голос Середина из кузова.
– Тебе-то они на што? – смеется Сашка Логинов.
– Финны обороняют тут не сплошной рубеж, – отвечаю я не вполне уверенно, – а лишь отдельные опорные пункты.
– Тебе, Середин, видать, надо, чтоб за каждым кустом снайпер сидел? – язвит Логинов.
– Дак в ту войну, однако, так и было, – бросает реплику всегда молчаливый Вогасюк, – только тогда они больше на соснах сидели.
– Машины, товарищ лейтенант, машины!
В мерцающей туманной дали, будто призрачные, обозначились силуэты машин нашей колонны, выползавшей из-за деревьев по изгибу дороги. Я пошел навстречу и, дойдя до автобуса командира полка, доложил Шаблию свои опасения насчет хутора Каркул.
– Этот хутор, – сказал я, – может стать для нас угрозой с фланга и тыла. Разрешите провести разведку?
– Давай действуй, – говорит Шаблий, – только не задерживайся, если там никого нет.
Дав знак солдатам, я отправился обследовать хутор. Логинов, Васильев, Квасков и Ярцев шли впереди и вскоре рассыпались среди построек. Я, Середин, Поповкин и Вогасюк остались ждать у какой-то белокаменной ограды, за которой простиралось довольно-таки широкое поле, прикрытое местами рваными хлопьями тумана. Через несколько минут появились Логинов и Квасков.
– Ничего нет, товарищ лейтенант, только, видать, недавно тут были, – докладывает Логинов, – всё как есть оставили.
Я заглянул в дом: стол накрыт светлой клетчатой клеенкой. Печь протоплена, и в доме жилой запах – запах тепла, пищи и крепкого пота. Однако не похоже, чтобы тут располагались военные. Но если даже и военные, то не строевые, а что-нибудь вроде обозных. Вернувшись, я доложил ситуацию и получил приказ двигаться дальше.
– Не терять из виду колонну! – крикнул я, садясь в кабину.
Туман оседает, лучи солнца прорываются сквозь тонкие облака, а трава причудливо искрится росою. Мы едем строго на север.
Как-то сразу, вдруг тишина прорвалась дробными звуками пулемета. Ему ответила частая трескотня автоматных очередей. Что это? Откуда? Уж не группа ли с хутора? Впереди, на значительном удалении, мелькнули какие-то тени. Из кузова машины солдаты стали бить в том направлении из автоматов, пулемета и карабинов. Накопившееся нервное напряжение разряжали они теперь в потоке пуль из своего личного оружия. Стрельба перекинулась по колонне, и я думаю, что в хвосте даже не знали, куда и по ком стреляют. Потом говорили, что первым открыл огонь якобы главный писарь полка старшина Скворцов, увидевший, как несколько финнов подбирались к штабному автобусу. Но так ли все это было – неизвестно. Со Скворцовым я на эту тему не говорил.