Читаем На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. полностью

– Обращаю ваше внимание товарищи, – слышу я голос Шаблия, – не выпускать из виду впереди и сзади идущие машины.


18 июня. Начало третьего часа. Спать, естественно, не придется. Небо затягивает низкими серыми облаками, а вокруг разлит серебристый полусумрак – ясный и с каким-то особенно волшебным, мерцающе-опаловым отливом. Полк идет в юго-восточном направлении, петляя по извивам витиеватого проселка. Где-то рядом, то ли впереди, то ли слева, гудят своими мощными дизелями самоходки Котова. Они идут в том же направлении. Нестерпимо хочется спать, и я дремлю, раскачиваясь в такт движения машины. Кругом скалы и валуны, высокие сосны и ели, пушистый березняк. Развилка дорог и поворот в северном направлении. Мост через реку Косен-йоки у хутора Линкери, и вновь поворот в юго-восточном направлении. Легкий туман над рекой справа. Над болотцами туман стелется рваными хлопьями. Напряженно всматриваюсь в даль сквозь ветровое стекло. Я не сплю, уговариваю я сам себя, нет, нет… Я не сплю, не сплю. Вон и лес, и скалы, и поляна, хуторские постройки. Я их вижу – это хутор Тиккала. Так, рассуждая сам с собою, глядя вперед открытыми глазами, я тем не менее погружался в то состояние, когда окружающая реальность начинает исчезать, а ухо ловит чей-то звучный голос, декламирующий стихи: «Родимый!.. Лесной царь в глаза мне мелькнул… О, нет!.. То белеет туман над водой!..»

– Дремлется, лейтенант? – слышу я как бы издалека голос Панченко.

– Да нет, не особенно, – отвечаю я.

– А я дак чуток не вздремнул, – признается Панченко, – мы, того… правильно едем-то?..

– Поворотов не было?

– Поворотов не было, это точно.

Смотрю карту: изгиб дороги, и вот-вот должен обозначиться хутор Каркула. Что там на этом хуторе? Занят он кем-либо или нет?

Именно в этом месте мы подходим к дальним тылам укреплений линии Маннергейма. По крыше кабины застучали. Панченко нажал на тормоза, машина задрыгалась и встала. Наступила тягостная, страшная тишина. Осмотревшись, я вышел из кабины газика.

– Товарищ лейтенант, машин чтой-то сзади не видно.

Мы одни среди леса. Воспаленными глазами всматриваюсь в мутно-мерцающую даль дороги, трепещущую фантастическими переливами света. Облачность редеет, и высокое чистое небо проглядывает точно сквозь несколько слоев кисеи. Между деревьями поблескивают трепещущими искорками воды болотистых водомоин и небольшого озерца.

– А чтой-то, товарищ лейтенант, финнов нигде не видно? – слышу я голос Середина из кузова.

– Тебе-то они на што? – смеется Сашка Логинов.

– Финны обороняют тут не сплошной рубеж, – отвечаю я не вполне уверенно, – а лишь отдельные опорные пункты.

– Тебе, Середин, видать, надо, чтоб за каждым кустом снайпер сидел? – язвит Логинов.

– Дак в ту войну, однако, так и было, – бросает реплику всегда молчаливый Вогасюк, – только тогда они больше на соснах сидели.

– Машины, товарищ лейтенант, машины!

В мерцающей туманной дали, будто призрачные, обозначились силуэты машин нашей колонны, выползавшей из-за деревьев по изгибу дороги. Я пошел навстречу и, дойдя до автобуса командира полка, доложил Шаблию свои опасения насчет хутора Каркул.

– Этот хутор, – сказал я, – может стать для нас угрозой с фланга и тыла. Разрешите провести разведку?

– Давай действуй, – говорит Шаблий, – только не задерживайся, если там никого нет.

Дав знак солдатам, я отправился обследовать хутор. Логинов, Васильев, Квасков и Ярцев шли впереди и вскоре рассыпались среди построек. Я, Середин, Поповкин и Вогасюк остались ждать у какой-то белокаменной ограды, за которой простиралось довольно-таки широкое поле, прикрытое местами рваными хлопьями тумана. Через несколько минут появились Логинов и Квасков.

– Ничего нет, товарищ лейтенант, только, видать, недавно тут были, – докладывает Логинов, – всё как есть оставили.

Я заглянул в дом: стол накрыт светлой клетчатой клеенкой. Печь протоплена, и в доме жилой запах – запах тепла, пищи и крепкого пота. Однако не похоже, чтобы тут располагались военные. Но если даже и военные, то не строевые, а что-нибудь вроде обозных. Вернувшись, я доложил ситуацию и получил приказ двигаться дальше.

– Не терять из виду колонну! – крикнул я, садясь в кабину.

Туман оседает, лучи солнца прорываются сквозь тонкие облака, а трава причудливо искрится росою. Мы едем строго на север.

Как-то сразу, вдруг тишина прорвалась дробными звуками пулемета. Ему ответила частая трескотня автоматных очередей. Что это? Откуда? Уж не группа ли с хутора? Впереди, на значительном удалении, мелькнули какие-то тени. Из кузова машины солдаты стали бить в том направлении из автоматов, пулемета и карабинов. Накопившееся нервное напряжение разряжали они теперь в потоке пуль из своего личного оружия. Стрельба перекинулась по колонне, и я думаю, что в хвосте даже не знали, куда и по ком стреляют. Потом говорили, что первым открыл огонь якобы главный писарь полка старшина Скворцов, увидевший, как несколько финнов подбирались к штабному автобусу. Но так ли все это было – неизвестно. Со Скворцовым я на эту тему не говорил.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное