На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

18 июня 1944 года. Вторая половина дня. Майор Гречкин мечется по дивизионам, организуя взаимодействие подразделений и налаживая подвоз боеприпасов. Первого помощника по оперативной части нет. Герасимов с Федоровым на НП с командиром полка. Таким образом, вся оперативная служба легла на мои плечи, и я оказался ответственным за объективное отражение картины боя на отчетной карте, на планшетах, в документах и донесениях вышестоящим инстанциям. Оперативный документ, составленный непосредственно в ходе боя, по его горячим следам, – это, прежде всего, фактическое свидетельство о происходивших боевых действиях – свидетельство, которое при известных обстоятельствах может иметь юридическую силу. Я осознавал ту меру ответственности, которая теперь сосредотачивалась на мне, заставляя активно работать мозг, напрягая нервы, обостряя интеллект и пробуждая решимость. Моим оружием стал карандаш, циркуль, линейка, угломерный круг, и я обязан владеть ими не хуже, нежели штыком и автоматом. Я обязан следить за действиями наших пехотных и артиллерийских подразделений. Фиксировать события поэтапно через определенные промежутки времени. Поддерживать связь с дивизионами и быть готовым в любую минуту проинформировать командира полка по интересующему вопросу. Наконец, отвечать на запросы штаба дивизии, корпуса, штаба артиллерии армии. Я обязан вести эти переговоры спокойно, кратко, ясно и корректно, излагать суть дела четко и без излишних междометий. Тут вспомнил я, как в Боровичах майор Яковлев цитировал нам маршала Шапошникова, начальника Генерального штаба, который оценивал труд штабного работника как «тяжкий подвиг». И подвиг этот остается вне поля внимания – хвастать штабному специалисту просто нечем.

Пока не начались наступательные операции стрелкового полка, мне предстоит выжать из разведки батарей и дивизионов максимальные сведения о характере обороны противника. Согласно донесениям Сухова и Ветрова, я стараюсь изобразить на планшете картину некоего, хотя бы приблизительного соответствия результатов визуального наблюдения наших батарейных НП с данными аэрофотосъемки. Постепенно становится очевидным, что перед нами противотанковый ров, шесть рядов колючей проволоки, ДЗОТы, траншеи и даже железобетонный ДОТ. На слух зафиксировано до шести минометных и гаубичных батарей. Согласно показаниям пленных, гарнизон опорного пункта Роккало достигает численности батальона.

176-й стрелковый полк Семенова, готовясь к штурму этого опорного пункта, располагал 120 стволами приданной артиллерии, 30 с лишним стволами собственной полковой артиллерии и полком PC – то есть 24 машинами установок М-13 или «катюш». Для сравнения: в войну 1914 года пехотная дивизия, то есть три пехотных полка, располагали всего лишь одним дивизионом трехдюймовых орудий, или двенадцатью стволами!

Пока шла подготовка прорыва, финская артиллерия просто «зверствовала». Я сижу в подвале, каменные стены которого буквально содрогаются от взрывов тяжелых шестидюймовых гаубичных снарядов. Если не будет прямого попадания, то можно сказать, что мы находимся в безопасной зоне. Мы – это я, чертежник Серега Попов и планшетист-вычислитель Поповкин. Во всяком случае, осколки нам не страшны, следовательно, работать можно с комфортом.

– А наверху-то, поди, страшно? – говорит Поповкин.

– Ты сбегай посмотри, – смеется Серега Попов.

Из дивизиона прибежал солдат, отдал записку и, козырнув, побежал по лестнице на выход. Мне видна эта крутая лестница и кусок кирпичной стены, осветленной солнцем. Вдруг резкий удар, будто что-то гигантское лопнуло, оглушил нас. Снаряд разорвался совсем близко от входа в подвал. Потом еще… еще… еще… Заложило уши, кровь стучит в висках, а глаза, словно завороженные, прикованы к освещенному солнцем красно-оранжевому куску кирпичной стены. Там, в этом неправильном треугольнике вижу я ноги солдата в трофейных финских башмаках на толстой кожаной подошве. Солдата, с которым что-то происходит. Его ноги перестали вдруг бежать, а как-то странно рухнули вниз. Потом рухнула вся фигура солдата. Вместо лица я вижу кровавое месиво – осколок вошел чуть ниже виска, вывернул глаз, разворотил переносицу, скулу. Но солдат не был убит. Поповкин и Серега кинулись его бинтовать. А я должен был шагать измерителем по координатной сетке Гауса – Крюгера и искать ту точку, где располагалась гаубичная батарея, только что совершившая свой налет.