На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

17 июля. На озере заискрились радужными блестками первые лучи подымающегося над лесом солнца. Осветились холодно-лимонными тонами макушки берез. Вспорхнули и пронеслись в воздухе утиные стаи. Тихо.

Достав «Журнал наблюдений», я фиксирую в нем дату и время: «Пять часов сорок минут утра. Противник остается на прежних рубежах. Положение спокойное – никаких признаков боевой активности со стороны финнов…»

Только я собрался написать слово «не наблюдается», как кто-то из солдат истошно заорал: «Воздух!» И крик этот, как эхо, повторился еще в нескольких местах. Я ничего не слышал, кроме этого крика, не было ни звука летящих самолетов, ни шума моторов. Я инстинктивно опрокинулся назад, навзничь, задрав голову к небу. «Журнал наблюдений» выскользнул из рук. И там, вверху, увидел я распластавшийся «Юнкерс-87» с черными крестами опознавательных знаков, пикирующий прямо на меня. От его брюха оторвались три бомбы и в полной тишине спускались вниз. Две из них уходили вправо к озеру, а третья падала прямо на меня. Едва я успел юркнуть в пещеру под камни, как услышал выматывающий душу воющий свист и всё сотрясающий взрыв бомбы. Она рванула в двух метрах от нашей «лисьей норы», ударившись взрывателем о плотный гранит нашей скалы. Ни малейшего признака воронки – только лишь сожженный мох да толовая гарь звездообразно лучами расшвырянная в стороны.

– Все целы? – крикнул я.

– Уси, – отозвался Ефим Лищенко, – выстояли, нэ разволились.

– Берегись, – кричит Логинов, – идут по-новому!

Второй заход «юнкерсов» был для нас менее опасен. Они бомбили передний край, уходивший от нас влево. В бинокль хорошо было видно, как бомбы ложились по изгибам траншей. Едва «юнкерсы» отбомбили, как мощный гул орудий со стороны финнов возвестил о начале артналета.

– Это вже зовется артиллерийской прохвилактикой, – произнес Лищенко и со словами: – Ховайтесь, товарищ лейтенант, – мигом юркнул в пещеру.

Разрывы снарядов и тяжелых мин не заставили себя ждать. Было очевидно, что наша скала находится под прицельным огнем. Иногда нам казалось, что по нам непосредственно лупят орудия прямой наводки.

– Живы? – спрашиваю я.

– Живы! – отвечают солдаты.

Наши камни, образующие «лисью нору», буквально дрожат и вибрируют. Воздух стал спертым, удушливым от запахов гари и какой-то омерзительной вони. Идут томительные минуты, а финская артиллерия все молотит и молотит по нашей скале. Прошло четверть часа, а огонь финнов не снижает своей интенсивности. Снаряды рвутся с методической пунктуальностью, словно прощупывая то самое место, где прячутся от них под камнями несколько человек. В воздухе висит микроскопическая пыль, порхает рваная листва деревьев, с фырканьем проносятся осколки снарядов, гранита и земли. Падают срезанные снарядами стволы деревьев. А вокруг все лопаются и лопаются с диким остервенением и настойчивостью мины и снаряды. Вокруг нас царит сущий ад. Но нам уже начинает казаться, будто наша «лисья нора» очерчена чертой таинственного заклятия, за которую, как у Хомы Брута, нет доступа злой силе разрушения. Нужно только не смотреть в глаза «Вию», и ты останешься невредим.

– Товарищ лейтенант, – шепчет Ефим Лищенко, – вроде как наши бьють.

Действительно, сзади нас ухо стало улавливать все более и более нарастающий звук выстрелов минометных батарей. Сомнения не было – наш полк вступает в контрбатарейную борьбу. И хотя ясно – позиций тяжелых гаубиц противника он не достанет, но минометчикам финским сможет заткнуть пасть. На душе потеплело. Прошло полчаса. Уже около пятнадцати минут артиллерия колотит с обеих сторон.

– Во, гады, лютуют, – бурчит Сашка Логинов.

– Выборг назад забрать хотят, – съязвил Беляев.

– Берегись, наша! – выкрикнул кто-то.

Снаряд разорвался совсем рядом, камни содрогнулись, и всех окатило волной.

– Мимо, – протянул Сашка Логинов.

На сороковой минуте артналет прекратился. Секунду стояла мертвая тишина. Перестали бить и наши батареи. Должно быть, перестраивались на систему заградительного огня против возможной атаки пехоты противника. Из «лисьей норы» я вылез первым, за мной по очереди вылезли солдаты. Картину дикого хаоса увидели мы вокруг. Вся скала была в окалинах воронок, всюду накидан искореженный березняк, наблюдательный пункт разбит вдребезги – нет ни буссоли, ни стереотрубы. Внизу слышна активная трескотня автоматов и пулеметов. Телефон молчит.

– Все вниз, – командую я.

На скале нам более делать нечего, даже если финны перейдут в наступление. Солдаты не заставили себя ждать и мигом скатились вниз, под гору.

Подходя к землянке НП второго дивизиона, я услышал крик Солопиченко, доносившийся из отверстия лаза:

– Нафтольского, подлеца, под трибунал отдам. Все на линию, и чтобы связь была. Все.

Солопиченко сидит перед планшетом, рядом с рацией.