На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

– Вызывай, вызывай огневую! – говорит капитан возбужденно, обтирая ладонью раскрасневшуюся физиономию и размазывая по ней грязь. – Финны контратакуют, – кричит мне Солопиченко, – а связи с дивизионом нет! Нитки порваны, а рация еле пищит – всё на соплях, лампы старые, питания нет. Нафтольский, гад, где-то прячется. Под суд отдам мерзавца. Боевая ситуация, а начальника связи на НП нет.

Прибежал Ветров – пилотка на затылке, глаза блестят, курчавые волосы мокры от пота.

– Товарищ капитан, – голос Ветрова срывается, – взвод управления четвертой батареи уничтожен. Евстигнеев убит. Один солдат только в живых остался.

– Как дела на передовой? – спрашивает Солопиченко.

– Паршиво, – отвечает Ветров, – финны жмут. А пехота, того гляди, сорвется с передка.

– Давай бери разведчиков, связистов и занимай круговую оборону. А ты как? – обращается Солопиченко ко мне. – Что делать думаешь?

– А что мне думать? – отвечаю. – НП на скале разбит напрочь, да и делать там нечего. Так что принимай нас, капитан, под свою команду. А как связь будет, доложишь о том Шаблию.

Тут-то и произошло то самое страшное, о чем все смутно догадывались, что ощущалось как роковое предчувствие и что поразило всех нас словно гром с ясного неба – сорвалась с передка и побежала пехота.

Я стоял в траншее около входного лаза в землянку и разговаривал с Солопиченко, как вдруг глухой топот многих сотен ног и звуки ломаемых ветвей привлек мое внимание. Я выглянул из-за наката землянки и увидел лавину обезумевших людей, надвигающуюся на нас. Это была сплошная человеческая масса с выражением только ужаса на всех лицах. Я невольно юркнул в землянку, опасаясь быть раздавленным этой ничего уже не соображающей толпой. Множество ног затопало над нашими головами. Кто-то сорвался и упал в траншею, истошно заорал, вскочил, выкарабкался наверх и побежал дальше. Как только пронеслась первая волна, я выхватил револьвер и выскочил из траншеи. На меня налетел молодой парень, младший лейтенант, – он каким-то образом оказался на нашей скале и летел оттуда, рискуя сломать себе шею. Я схватил его за рукав гимнастерки и заорал:

– Куда? Твою мать?!

Парень смотрит на меня расширенными, обезумевшими глазами и тяжело дышит. Затем сильным рывком отбивает мою руку и, спотыкаясь, бежит дальше. Я стою растопыря ноги и сжимая рукоятку нагана. Я смотрю в лица бегущих мимо меня людей и уже более не кричу: «Куда?!», «Назад!!», «Сволочи!», «Предатели!». Я стою и преодолеваю непреодолимое желание влепить в кого-нибудь из них револьверную пулю. Что делать? На их плечах ведь сейчас могут появиться финны!

Дорога и вся поляна, насколько хватало видимости, завалена брошенным оружием – автоматами и винтовками, вещмешками, котелками, шинелями, противогазами, пилотками. Валяется даже один сапог. В районе передовой слышны короткие очереди ручного пулемета. Забили автоматные очереди. Солопиченко, надрываясь, кричит в микрофон рации:

– Всем дивизионом, НЗО, пять мин беглым. Огонь!

– Приняли? – спросил я.

– Приняли, – ответил Солопиченко. – Сейчас дадут. Если финны еще не ворвались в наши траншеи, то в самый раз накроем.

Сзади ухнули залпы батарей второго дивизиона, и через наши головы пошли наши мины. Приятный это был шорох. И через мгновение там, за кустами, где проходил передний край, поднялась стена разрывов. Затем другая, третья, пятая. И как эхо где-то глубоко в нашем тылу забили пулеметы: это «беглая пехота» натолкнулась на цепи заградотрядов особого назначения наркомата внутренних дел.

Часть разведчиков и телефонистов я отправил с Ветровым в боевое прикрытие нашего НП. А Лищенко и Логинову с ручным пулеметом, подобранным после бегства пехоты, приказал вернуться на скалу и там занять скрытую позицию.

– Будете под прицелом держать лощину, – сказал я. – Огонь открывать только в том случае, если финны туда прорвутся.

Логинов и Лищенко ушли, потянув за собой нитку телефонного кабеля. Ветров сообщает по телефону, что под огнем наших батарей финны залегли и, очевидно, будут активизировать огонь батальонных минометов по линии нашего переднего края.

– Из пехоты там никого не осталось, – слышу я в трубке голос Мишки Ветрова, – мы тут одни-одинешеньки.

Только Солопиченко переговорил с Ветровым, в проеме лаза землянки появилась грязная, мокрая, с потной и раскрасневшейся физиономией фигура телефониста. Быстро подсоединив провод к аппарату и продув трубку, телефонист крикнул:

– Товарищ капитан, связь с дивизионом и НП полка есть!

Солопиченко тут же связался с Шаблием и доложил обстановку. От командира полка мы узнали, что справа в районе между озерами Йхантала-ярви и Сало-ярви отбиты две атаки финнов, и тоже только силами первого дивизиона капитана Рудя.

– Где начальник связи лейтенант Нафтольский? – спрашивает Солопиченко у связиста. – И почему ты такой мокрый?

– Товарищ лейтенант Нафтольский сейчас будут, – отвечает связист, – они там линию на енпе пятой и шестой поверяют. А мокрый я, так в канаве с водой лежал – пехота меня сшибла, чуток не потоптали.