Старая, расхлябанная полуторка Панченко гремела всеми своими сочленениями и тащилась, кряхтя и фыркая, из последних сил по ухабам узкого проселка. Не рассчитывали, очевидно, жители страны Суоми, что будет ездить по этим местам грозная военная техника восточного соседа. Кругом высокие сосны, поляны вереска и глыбы валунов – огромные гранитные глыбы, поросшие серо-зеленым мхом и лишайниками. Машина спускается с небольшого пригорка.
– Гляньте-ка, товарищ лейтенант, – обращается ко мне Квас ков, стоявший в кузове, опершись о крышу кабины, и смотревший вперед, – танков-то горелых сколько! Вот это да!
Я обернулся. Но машина в этот момент затормозила и остановилась. Шаблий вышел из кабины и тихо пошел вниз, оперев руки о бедра. Я тоже соскочил на землю и пошел следом. Под ногами мягкий ковер из мха и вереска. А там, в низине, картина грандиозного танкового побоища. Я не видел того, что происходило на Курской дуге, но мне и этого впечатления хватило. Мы не считали количество железных великанов: подбитых, полусгоревших, сгоревших, развороченных, распластанных, вздыбленных, налезших друг на друга. Стальные машины – немецкие, французские, наши – замерли в смертельной схватке, вцепившись друг в друга хоботами орудий и перепутанными, сорванными гусеницами. Тягостный дух тления заполнял всю чашу низины и был невыносим.
В станционном поселке Кирисальми прекрасные коттеджи с великолепной мебелью. И мы, естественно, рассчитываем отдохнуть.
Не долго, однако, длилось это наслаждение. Пришел приказ штаба артиллерии армии: срочно оставить позиции у Кирисальми и занять новый боевой порядок вдоль озера Сало-ярви.
Рыть какое-либо укрытие на НП не представляется возможным – грунт до отказа забит камнями и валунами, порой огромного размера. Поэтому у отвесной скалы, обращенной к нам в тыл, соорудили нечто подобное шалашу, из бревен, прислоненных под наклоном к отвесной стене, скрепленных между собой скобами, переложенных дерниной и настланных в три наката. Изнутри шалаш обили картоном и вагонкой, ободранной на соседних брошенных хуторах. На одной из высоких и разлапистых сосен оборудовали наблюдательную точку со стереотрубой. Дежурство разведчиков регламентируется графиком, и свободные от несения службы живут в батарее управления при штабе полка. «Погода стоит паршивая, – записываю я на память, – то дождь, то солнце, то ветер. А ветры здесь резкие и холодные».
Ширина озера Сало-ярви не везде одинакова и достигает в одних местах двухсот метров, а в других и до восьмисот метров.
Противоположный, финский, берег озера порос густым камышом и молодым березняком. Условия для наблюдения, прямо сказать, неважные. Но, по всей видимости, там и фиксировать нечего. Нет там ни ДОТов, ни ДЗОТов, ни траншей, ни проволочных заграждений, то есть – ничего из того, что присутствовало на прежних рубежах обороны финнов.
Похоже, и с нашей стороны не собираются возводить ничего серьезного. Но, самое главное, с нашей стороны на переднем крае я не обнаруживаю пехотного прикрытия. Вся линия обороны обозначена лишь легкими, рубленными из дерева огневыми точками для ручных и станковых пулеметов да полковых пушек на прямой наводке. Это и всё, чем командование собирается обеспечивать безопасность и неприступность собственно переднего края обороны. Выходит, что основной упор делается на систему «заградительного огня» минометных и гаубичных батарей?! Похоже также, что наше высшее командование уже не считает Финляндию серьезным противником. Поговаривают, что 21-я армия генерала Гусева должна быть вскоре отозвана на другой фронт. Это, однако, не означает, что требования, со стороны начальства к работе и службе штаба ослабли. Ничуть! От нас продолжают требовать ворох документов, как и прежде.