На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Медленно идут томительные часы ожидания. Позвонили из штаба.

– Как там у вас? – услышал я в трубке голос командира полка.

– Никак, – отвечаю я.

– Спокойно?

– Даже более: абсолютно спокойно.

Солнце поднялось настолько высоко, что его лучи заиграли в капельках воды на прибрежных камышах фантастическими бриллиантовыми искорками.

– Товарищ лейтенант, – заговорщически шепчет Лищенко, – вже восемь ноль-ноль.

– Знаю, Юхвим, знаю.

– Таки, шось же ж тэперь будэ?

– Поживем – увидим. Ждать не долго.

Проходит десять минут, пятнадцать, двадцать, полчаса. Час.

Наконец, я не выдерживаю и выхожу из-под прикрытия зелени на открытое место: на мне фуражка, а в лучах солнца золотым всплеском сверкают мои офицерские погоны. И тотчас оживает противоположный берег. Из-за камышей поднялась серо-голубая масса солдат – они машут своими каскетками и что-то громко кричат. Наши также высыпали на берег, машут пилотками, платками, кричат «ура». Кто-то пытался даже пальнуть в воздух, но его вовремя удержали.

В начале одиннадцатого от финского берега отделилась лодка с двумя гребцами. Медленно и робко плыла она через озеро, огибая остров Кютесари. Гребцы настороженно смотрели то на нас, то на своих, сдержанно работая веслами. Вот и берег. Лодка, преодолев заросли камышей, врезалась в грунт. Один из гребцов, здоровый малый с располагающей, простодушной физиономией, поднялся и с застывшей на лице улыбкой стал рассматривать нас. Мы стояли в некотором отдалении, не двигались и молча наблюдали за прибывшими. Оружия не было ни у кого, если не считать пистолета, висевшего у меня на поясе. Финн, наконец, вышел на берег – напарник его продолжал сидеть в лодке на веслах, зорко наблюдая за каждым нашим движением. Медленно, нога за ногу, подходил финн к нашей группе. Он держал что-то в протянутой руке и растерянно улыбался. Вот он подходит совсем близко. И я вижу крупные капли пота у него на лбу. Он подходит и сует что-то солдатам нашим, сует то, что держит в руках. Солдаты брать не решаются. Наконец, оглядев всех и подбоченясь, с выражением «была – не была», выступил Ефим Лищенко и взял то, что протянул ему финский солдат.

– Братцы, – завопил Ефим истошным голосом, – так тож картынки, да якия ж гарнии картынки! Во, товарищ лейтенант, полюбуйтэсь.

И по рукам наших солдат пошли гулять красочные финские поздравительные открытки с изображением кукольных ребятишек в национальных костюмах, собачек, оленей, домиков и прочее. И вот уже кто-то жмет руку приехавшему финну, кто-то хлопает его по плечу. Подошел и тот, который вначале сидел в лодке. Оба они смеются весело и искренне. Они, безусловно, рады тому, что их «парламентерская миссия» окончилась так успешно и, что самое главное, они живы и скоро вернутся домой.

Минут через пять представители бывшей вражеской стороны отчалили от нашего берега и поплыли к своему, возбужденно махая своими серыми каскетками с бело-голубой кокардой.

В двенадцатом часу на берегу озера появилась мрачная фигура замполита Куриленко, а сзади, словно тень, устало тащился близорукий капитан Князев.

– Ву пучаму вядётя пяряговоры су противником? – с ходу налетел на меня майор Куриленко.

– Переговоры ведутся в Москве, – спокойно отвечаю я, – а здесь, товарищ майор, всего лишь выполняется приказ о прекращении огня.

– Ву много на сябя бяротя, лейтянант, – мрачно пробурчал Куриленко и, уходя прочь, бросил: – Ня пожалейтя апосля.

Идя вдоль берега, он гонял солдат, запрещая им выходить на открытое пространство или подавать какие-либо знаки финнам. Подождав, пока представители политотдела не скрылись из глаз, я отправился в «пещеру» писать домой о своих впечатлениях: «Когда в восемь ноль-ноль был дан приказ о прекращении военных действий, невозможно было поверить, что здесь уже наступил мир! Какое-то время длилась гробовая тишина, а затем на противоположном берегу финские солдаты стали кричать: „Рус! Война кончал. Ходи какао пить“. Их было человек двадцать, и они махали своими кепками. Были и офицеры с биноклями. Под вечер финны ходили по тем местам, которые были прежде под огнем наших батарей, и собирали картошку, а затем тут же варили ее на костре».

6 сентября. Весь день с Суховым и Ветровым обследовали передовую. Лазали именно по тем местам береговой полосы нашей стороны озера, куда до этого доступ был труден из-за постоянного обстрела финнов. Теперь стоит тишина. Однако нет-нет да и вздрогнешь от какого-либо постороннего звука. В камышовых зарослях масса убитых: и наших, и финских. Тела их разбухли и приобрели страшный и какой-то уродливо неестественный облик. Смотреть на них трудно, а дышать еще труднее. Воздух тут застоявшийся, наполненный гнилостным запахом тления и смрада.

Сапоги промокли насквозь, в них чавкала вода. То ли от холода, то ли от впечатлений меня стал бить озноб. Нужно выпить водки, а ее, как назло, нет. Плюнув на все, я отправился в тыл, на мызу Тали. Середин протопил печку и повесил на просушку мои шмотки. Укрывшись одеялами, я лег в постель. Николай Микулин ловит по рации музыку.