И здесь, на берегу Вуокси, мы остановили свою машину. В полной тишине разошлись в разные стороны. Кто-то стоял, а кто-то присел на скамейке. Хотелось отдохнуть душой и ни о чем не говорить. Я смотрел и смотрел в прозрачную воду, по которой плыли разноцветные листики-кораблики. Их много, так много, что порой вся поверхность воды затягивается ими и становится похожей на палитру художника.
Подумать только, всего месяц назад ходили тут иные люди, иной нации, иного образа мыслей. Это никак не укладывается в сознании. Ведь жили же здесь люди, строившие этот канал. Жили на хуторах и защищали эти хутора. А теперь они ушли с сознанием, что их выгнали, что земли их захватили чужие и ненавистные «русские».
Подошел Николай Никулин, и я поделился с ним своими мыслями. Он улыбнулся и сказал:
– Финны и впрямь теперь нас возненавидят за потерю этих земель. Но ты не огорчайся. Они вообще ненавидят нас – русских. Ненавидят как варваров, как неполноценных людей.
Поселок Киурулла небольшой, с редко стоящими одноэтажными и двухэтажными домами, выкрашенными в бурокрасный цвет и с белыми наличниками. За поселком шоссе круто поворачивает вправо и идет далее через плотину электростанции на Вуокси к небольшому городку Энсо. Дома тут все стандартной архитектуры в два этажа, обшиты снаружи лакированной вагонкой и крыты шифером.
Финская сторона вся открыта для обозрения. Великолепно просматриваются дали: хутора, пастбища, по которым ходит скот, различимы местные жители. Вот по шоссе проехал велосипедист, а к железнодорожной станции подошел небольшой состав с паровозом с огромной трубой в форме чугуна. Такие паровозы видел я только в детстве на маневровых путях Николаевской дороги, куда ходил гулять с бабушкой Олей.
Граница тут со всеми ее классическими признаками – с нейтральной полосой перепаханной и пробороненной, с полосатыми столбами и государственным гербом на них, с полосатым шлагбаумом через шоссе и часовым в полосатой будке. Во всем ощущается тут строгий режим, раз и навсегда установленный порядок.
Богасюк, рябой сержант из сибиряков, ремонтирует печи, камины, чистит дымоходы и занят устройством котлов на полковой кухне. Похоже, что нам предстоит здесь зимовка. Удивительный парень этот Богасюк. Я поражаюсь тем, как он разбирает по кирпичику финские печи с тем, чтобы изучить строение дымохода и начертить схему в тетрадку, а затем восстановить эту печь в прежнем ее виде.
– И на шо тэбэ усё это нужно? – подтрунивает над ним Лищенко.
– У нас в Сибири, однако, без хорошей печи не проживешь, – глядя на Ефима в упор, сдержанно отвечает Богасюк. – Это тебе не Хохляндия, где бабы подолом воздух греют. Финны в печах, однако, толк знают. Дымоходы выводят кажный раз по-новому. Вот и мерекай: для чё это надо?!
В первую очередь Богасюк привел в порядок наш камин: что-то исправил в дымоходе, натаскал аккуратных березовых чурок, и вот уже веселый костер разгорелся в углу нашей комнаты. У камина три жестких деревянных кресла с удобными покатыми спинками и подлокотниками. Вечерами теперь сидим мы у огня, смолим трубками первоклассный ленинградский табак: «Золотое руно» или «Герцеговину флор» – и листаем кипы иллюстрированных журналов – финских, немецких, французских, американских и даже советских.
Обед нам готовит повар батареи управления Курашев – человек пожилой, шеф-повар одного из московских ресторанов, склонный к алкогольным запоям. В медных луженых котлах, особым образом вмазанных Богасюком в плиту, Курашев готовит совершенно удивительную гречневую кашу – рассыпчатую, душистую, пряную.
В городе появились гражданские люди. Говорят, что это инженеры, приехавшие восстанавливать энсовский бумажный комбинат. Предполагают, что вскоре вообще должен быть обильный приток населения.