На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Рядом с нашим НП размещалось НП дивизионных пушкарей. Мы ладили, и я попросил разрешения воспользоваться их стереотрубой, объяснив ситуацию. Естественно, разрешение было дано, и я продемонстрировал корреспонденту передовые траншеи противника. В десятикратные окуляры можно было отчетливо видеть, как немцы копали землю, забивали березовые колья, что-то носили. И даже отдыхали. Несколько человек загорали в компании двух девиц в пестрых купальниках.

– Вон там, смотри, – возбужденно кричал Степанов, – репер пять, вправо десять – девка с косами!

Эта «девка с косами» более всего поразила нашего корреспондента. Он буквально влип в окуляры стереотрубы:

– Вот бы их теперь «огоньком».

И откуда это у них такое, подумал я, «огоньком». Словечко-то какое. Тебе бы полежать под «огоньком» – не стал бы фамильярничать. Вслух, однако, сказал:

– Можно и накрыть.

Позвонил Вардарьян:

– Как там у вас?

– Порядок! – ответил Степанов.

Выждав несколько минут, я крикнул в трубку:

– По траншее противника, осколочной, заряд четвертый, угломер двадцать шесть – сорок, прицел шесть ноль-ноль. Первое: огонь!

Из-за леса, с запасных, хлопнул выстрел одинокого миномета. В воздухе, шурша, повисла мина. Услышав опасный звук, немцы насторожились, стали спрыгивать в траншеи. Передовая мгновенно опустела. А в перекрестии угломерной сетки появился фонтан земли от взрыва нашей мины. Отклонения небольшие. Корреспондент пришел в неописуемый восторг. За первой пошла вторая мина, наконец, третья. Три фонтана земли взметнулись почти что рядом. Все, хватит. Вардарьян больше не даст. У него лимит. Нужно срочно исчезать с передовой.

– Сейчас немцы дадут ответный налет, – сказал я, – мы не имеем права рисковать. Пора уходить.

– Да, да, – согласился корреспондент и, придерживая каску, автомат, противогаз и сумку, побежал за мною по траншее в тыл.

Не успели мы пробежать и полусотни шагов, как услышали шуршание немецких мин. Три разрыва, только три, хлопнули где-то рядом. По счастью, между ходами сообщений. Измученный, вспотевший, но довольный корреспондент благополучно вернулся в расположение нашей минометной роты.

– Я полагаю, – сказал он Вардарьяну, – заметку лучше будет преподнести как сигнал с места. Прессе ведь нужна массовость.

Через несколько дней в роте читали статью, озаглавленную «Быстрота и точность» и подписанную – лейтенант Ф. Липатов.

«К одной из траншей, – так начиналась статья, – подошла группа фашистов с лопатами. Гитлеровцы, видимо, решили углублять траншеи. А неподалеку из леса доносился стук топоров». К слову сказать, лес в этом районе на значительном расстоянии от передовой и никакой «стук топоров» оттуда не мог быть услышан. «Это выследил, – написано было далее, – наблюдатель А. Николаев. Определил он расстояние до цели, подготовил данные и вызвал огонь. Расчет старшего сержанта Василия Сушинцева всегда готов к бою. Бойцы моментально заняли места у минометов. Завыли мины. Они с грохотом рвались. Миномет бил точно. Первые же мины накрыли фашистов в траншее». Миномет, действительно, бил исключительно точно, но лишь потому, что у прицела стоял не Сушинцев, а Шарапов. Но в прессе был отмечен Сушинцев – секретарь нашей небольшой партийной организации. «В лесу продолжался стук топоров, – фантазировал далее корреспондент, – Николаев перенес огонь туда. Наши минометчики и там накрыли немчуру. Чтобы бить врага наверняка, наши минометчики без устали совершенствуют свои знания. Тщательно изучают взаимодействие частей, приемы быстрой и точной стрельбы».

Читая заметку, мы вспоминали посещение батареи корреспондентом, от души смеялись, нам было приятно и лестно, что о нас пишут в газете, хотя бы и таким образом. Обидно было лишь Шарапову, и он не упускал случая кольнуть Сушинцева ядовитым словцом. Я вырезал из газеты сам текст заметки и отослал вырезку домой. Но забыл при этом уточнить дату выхода газеты и ее номер.

11 мая. Приобрел великолепную золингеновскую бритву фирмы «Близнецы». Даже здесь, среди трофейного барахла, такая бритва считается редкостью и ценится довольно высоко. Мне она обошлась военторговской бутылкой водки с закуской – полбуханки черняшки и банки консервов из доппайка. «Теперь, – записал я, – мне нет надобности заимствовать этот персональный инструмент у кого-то из посторонних».

12 мая. Вечер. Я лежу на своей койке. А перед глазами плывут и плывут миражи воспоминаний. Дачный поселок Николина Гора. Последний предвоенный год. Стройный девичий стан в легком цветастом сарафане. Загорелые босые ноги и кокетливая шейка с изящной стрижкой чарльстон.