На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

— Поздравляю, — заговорил он, увидя Чебоксарского. — Вот счастливец, рекомендую, — обратился он к Калачеву, — сегодня получит 100 тысяч. Я за вами приехал, едем. Там вас ожидает уже целый синклит.

— В чем дело?

— Подписать контракт с обществом, которое покупает у вас право эксплуатировать ваш патент, на условиях, о которых мы говорили за завтраком, помните. Правда, с какими-то ограничениями, но это всё пустяки. Там узнаете. Идемте…

— Я только не совсем понимаю… — начал было Чебоксарский, но Виктор Семенович перебил его:

— Мало ли чего вы не понимаете! Вы, вот, например, не понимаете, какая разница между бургонским и бордо… Голубчик, не сердитесь, ведь я о вас же хлопочу и не в обиду вам говорю. Так всегда было и будет: вам доподлинно известно все, что делается в надзвездных сферах, а в том, что творится у вас под носом, вы не смыслите ни аза. Мы, грешные, наоборот, и в бургонском, и в бордо толк смыслим, зато открытий не делаем. Стало быть, компенсация… ancre, parachute, compas[116], — договорил он в виде остроты, заливаясь несколько напряженным смехом.

— Но ведь в теперешнем виде мой фонарь, как экономическое предприятие, совершенно не годится для эксплуатации…

— Это не мое дело. Имел уже честь вам докладывать — в механике не силен. Одно только могу вам сказать: предприятие это в таких руках, что задумай эти господа на мурманском берегу разводить лимоны, то им и то всякий с охотою свои денежки принесет, да еще поклонится, чтобы приняли. О них не беспокойтесь: если они что покупают, значит стóит. Ну, а теперь едемте: я обещал доставить вас к четырем часам.

— Престранный человек двоюродный ваш брат, — прибавил Виктор Семенович, обращаясь к Калачеву и несколько переиначивая стих Грибоедова, — везешь его деньги получать, а он еще упирается, как купеческая невеста… ха, ха, ха… Ну, а картина ваша — решительная прелесть: чем больше любуюсь ею, тем меньше могу глаза от нее оторвать…

Калачев был удивлен поведением Чебоксарского. Человеку в его положении дают 100 тысяч, а он как будто конфузится или боится чего-то. Михнееву даже спасибо не сказал. Какой он ни есть человек этот Михнеев, однако ни Чебоксарский, ни Калачев о нем дурного не знают; к тому же он радушно оказал им услугу. Такие дела не обходятся же без хлопот…

— У меня к вам еще просьба, Виктор Семенович. Если моя картина вам действительно нравится, то после выставки возьмите ее к себе. Я знаю, что у вас она будет в хорошем обществе.

— Позвольте, как это?

— Да просто, примите ее на память об услуге, которую вы оказали Чебоксарскому и мне…

— А-а, понимаю; значит вы мне взятку предлагаете, pourboire[117]… Должно быть, богатый вы человек, если такие на-водки раздавать можете. Пети за глаза отсчитает вам за нее тысчонок восемь или десять до выставки.

Калачев вспыхнул…

— Зачем же принимать именно в этом смысле. Картина эта для меня представляет большой интерес, но не денежный. Я даже пишу ее вовсе не для продажи. Картина не деньги…

— Ну это, батюшка, как где… Одно только вам скажу: сколько вы там по всяким Америкам и Техасам ни ездите, а как родились, так и умрете чистокровным русопетом. Это мне в вас и дорого, и от вас я даже и подарок приму… Спасибо, голубчик. А теперь, едем: у нас всего времени остается двенадцать минуть… Ну, да рысачок домчит лихо…

Рысачок, точно, мчал лихо, и контракт с Чебоксарским был подписан в тот же день. Изобретатель продавал анонимной компании право эксплуатировать его патент везде, где она найдет удобным, со всеми усовершенствованиями, поправками и новыми приспособлениями, которые будут им сделаны в течение десяти лет. За это изобретатель получал 100 тысяч франков, акциями общества по выпускной их цене. Чебоксарский обязывался не продавать и не пускать другим образом в оборот своих акций в течение одного года, считая с того дня, когда компания будет устроена на законном основании. В обеспечение этого условия, акции Чебоксарского останутся на хранении в кассе общества или в какой-либо конторе, которую изобретатель укажет, по соглашению с правлением компании или с уполномоченным от правления лицом.

— Понимаете, — пояснял Чебоксарскому Виктор Семенович, игравший при этой сделке роль чего-то вроде переводчика, хоть в том и не было надобности, так как Александр Михайлович понимал и объяснялся по-французски без большого труда. — Понимаете, если бы узналось, что изобретатель тотчас же продает свои акции, то это показало бы, что он не имеет доверия к предприятию, и уронило бы их кредит.

Кроме того, компания принимала Чебоксарского своим инженером и управляющим техническою частью на заводе, который она, вероятно, сочтет нужным, но не обязывается, устроить для выделки аппаратов и пр. Жалованья ему полагалось тысяча франков ежемесячно, считая тоже с того дня, когда компания начнет свое законное существование.

День этот не заставил себя долго ждать.

Вскоре американка, возвратясь, по своему обыкновению, из города к обеду, с сияющими глазами и с раскрасневшимся от удовольствия лицом, подала своему мужу и Чебоксарскому большую газету.