На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

Графиня подошла к девушке и, нежно взяв ее за руку, увела к себе.

Войдя в свой кабинет, она сказала:

— Подожди меня здесь, я только переоденусь и сейчас приду.

Действительно, через несколько времени графиня вернулась в домашнем костюме и, усадив подле себя девушку, спросила:

— А как тебя зовут, милая?

— Далия, — отвечала девушка.

— Какое славное имя. Расскажи же мне, милая Далия, из-за какого это письма у вас там, в мастерской, сыр-бор загорелся.

Далия покраснела и потупилась.

— А, понимаю, понимаю, — ласково сказала графиня. — Что же тут дурного? Ты любишь гарибальдийца, и письмо это от него?

Девушка, ободренная развязностью и простотой графини, утвердительно кивнула головой.

— Это, стало быть, твой жених? А кто он по профессии?

— Живописец.

— Живописец? Отлично, отлично. Он, значит, не первый встречный. Ну, а твои родители согласны?

— Мои родители давно умерли.

— Но ведь есть же у тебя кто-нибудь из родных?

— Нет, сеньора, — со вздохом отвечала девушка, — я одна одинешенька на свете.

— Ах, бедняжка! — воскликнула графиня, нежно взяв ее за руку. — Такая молодая, такая хорошенькая и — круглая сирота!

— Да, круглая сирота!

— Ну, а как зовут твоего жениха?

— Робертом.

— Ну, а твой Роберт?

— Тоже один одинешенек, как и я.

Графиня несколько минут печально смотрела в глаза девушке, потом проговорила как бы про себя:

— Вот двое сирот, одиноких, покинутых всеми, встречаются, любят друг друга, и счастливее их нет никого на свете! А вы очень любите друг друга? — обратилась она к девушке.

— Так любим, так любим!..

— И вы оба бедны?

— О, да! Представьте, я зарабатываю всего полтора франка в день.

— А он?

— Он, бедняжка, тоже трудился, сколько мог, но зарабатывал немного.

— Как же он решился оставить тебя одну?

— Так было нужно. Его позвал Гарибальди, стало быть…

Она не окончила фразы, но и не будучи оконченной, фраза эта означала: раз зовет Гарибальди, ничто не должно удерживать человека!

— А кто был твой отец?

— Не знаю. Меня воспитал старик дядя, умерший несколько времени тому назад на моих руках и на руках… Роберта. Это был старый воин Наполеона, совершил с ним все его походы, был весь в ранах.

— И неужели остался простым солдатом?

— Нет, — с гордостью отвечала Далия: — он был капитаном.

— А как его звали?

— Бернардо ***.

На этот раз покраснеть пришлось уже графине, и чтоб скрыть румянец, внезапно вспыхнувший на ее щеках, она наклонила голову и стала усердно нюхать табак.

Затем, оправившись (в ее годы это было делом одного мгновения), она спросила:

— Капитан Бернардо ***! Да я его, кажется, знавала. Не служил ли он в венецианском полку?

— Именно!

— Он, он самый! — восклицала графиня, притворяясь, что понемногу припоминает, тогда как на самом деле при одном имени капитана он так и встал перед ней как живой, в великолепном мундире, с глазами, светящимися любовью, и нежными словами на устах.

— Расскажи, расскажи мне всё, что про него знаешь. Твой дядя был близким другом моего покойного мужа, царство ему небесное.

— Ах, какой случай! Кто бы это мог подумать! — воскликнула в свою очередь Далия и, побуждаемая расспросами графини, принялась рассказывать ей всё, что помнила из биографии своего доброго дяди, заменившего ей и мать, и отца.

А тем временем мысли графини носились далеко, далеко, и перед ее глазами проходили одна за другой картины ее давно минувшей молодости.

Она видела виллу в нескольких милях от Милана, в которой муж ее граф ***, старый дипломат, любил проводить летние месяцы.

Однажды, в прекрасный июльский вечер, несколько человек миланской молодежи, гуляя по этим местам, случайно проходили мимо виллы и увидели на террасе, совершенно заросшей цветами и плющом, необыкновенно красивую женщину, читавшую газету мужчине пожилых лет, сидевшему тут же на кресле.

— Какая хорошенькая! — воскликнул один из молодых людей.

— Да, действительно, она прелестна.

— Как стройна!

— А что за глаза! Никогда не видывал я таких, — сказал капитан Бернардо ***, молодой человек лет тридцати двух, пользовавшийся между товарищами славою отчаянного волокиты. — Но кто бы мог быть этот старик?

— Вероятно, муж, — заметил один из его спутников.

— Какая жалость! — воскликнул Бернардо. — Она так молода, а он совсем старик.

Говоря это, он останавливался, смотрел на террасу, затем догонял своих товарищей, снова останавливался, опять догонял, пока, наконец, на повороте дороги он окончательно не потерял из виду и террасу, и прелестную незнакомку.

С этого дня Бернардо не имел более покоя. Мысль его была точно прикована к хорошенькому домику, стоявшему в нескольких милях от Милана. «Она такая молодая, он такой старый»! — восклицал Бернардо, ложась спать. «Она такая молодая, он такой старый», — повторял он те же слова, просыпаясь.

Десятки раз проходил он взад и вперед мимо виллы, и не всегда напрасно, потому что кое-когда ему удавалось снова увидеть красивую молодую женщину.