На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

— Господа, — сказал он, — времени терять, во всяком случае, нечего. Если Сальцано и не сможет нас арестовать, то помешать нашим переговорам он всегда будет иметь возможность. Поэтому приступим к делу немедленно и будем кратки. Я видел Гарибальди в ночь после битвы при Калатафими. Состояние духа его армии превосходное, но численность невелика. По последним известиям, у него не наберется и четырех тысяч солдат. В одном же Палермо сосредоточено двадцать четыре тысячи человек регулярного войска. Вы это знаете. А между тем столица Сицилии должна быть взята во что бы то ни стало. Гарибальди приказал мне спросить от его имени, на что он может рассчитывать с вашей стороны.

— Весь народ ждет только сигнала, чтобы сбросить с себя ненавистное иго, — вскричал Темперино, член комитета восстания.

Прочие повторили те же заверения.

— Прекрасно, — сказал Пило. — Но нужны цифры и пункты…

— Слово за вами, потому что ваша голова наполнена цифрами, — улыбаясь, сказал Ла Порта одному из своих товарищей по комитету, Мариуци.

Это был человек лет тридцати пяти, служивший секретарем в муниципальном совете, а в комитете исполнявший должность справочной книги, архива и канцелярии.

Мариуци вынул из кармана план города Палермо и, развернув его на столе, начал:

— Невозможно определить точно пунктов, еще невозможнее дать точные цифры — вы это сами знаете, друг Пило. Могу указать вам только размеры и пределы наших надежд.

Затем, с карандашом в руке и смотря на карту, он стал подводить ему статистические цифры сил, на которые мог рассчитывать комитет.

— Открытое нападение на многих пунктах, — так закончил он свои размышления, — невозможно до тех пор, пока массы не проникнутся энтузиазмом — над чем никакой комитет не имеет власти. Но мы можем держать неаполитанские полки в постоянной тревоге и помешать им покинуть те части города, где они будут находиться. Гарибальди может на это вполне рассчитывать; поэтому ему придется иметь дело только с незначительной частью королевской армии.

— Кроме того, — сказал старший из братьев Бруно, — можно организовать отряд в несколько сот человек, который ударит в тыл войскам, пока Гарибальди будет идти на них с фронта.

— Ручаетесь ли вы за это? Такая помощь очень важна, поэтому нужно знать, насколько можно полагаться на ваше обещание? — спросил Пило.

— Ручаемся, ручаемся! — повторили несколько голосов.

— Ну, а теперь скажите нам, господа, каковы силы восстания вне Палермо? — спросил Ла Порта, обращаясь к Пило, Капполе и нескольким другим предводителям кучек, действовавших на острове.

— Нас много, — отвечал Пило, — с каждым днем число наше возрастает. Но крестьяне хороши для горной войны, а не для сражения в открытом поле. Перед сомкнутым строем они не могут устоять, и потому Гарибальди рассчитывает только на тех, которые уже не раз бывали в огне. Таких мало. В Багерии[285] стоит отряд Фуксы[286] в восемьсот человек. Он двинулся на соединение с Гарибальди. В горах Джибильросса[287] собрано свыше полутора тысяч человек братьями Мастрики. Я получил уже приказание спешить со своим отрядом на соединение с авангардом диктатора.

— Скоро ли вы увидите Гарибальди?

— Могу прискакать к нему через сутки.

После некоторых совещаний решено было, что Пило, передав диктатору обо всем им слышанном, заверит его от лица палермитанского комитета, что, в случае появления Гарибальди в черте города, народ сейчас же восстанет.

Собрание кончилось. Все присутствующие небольшими кучками вышли из дому, убедившись предварительно, что на далеком расстоянии не видно ни малейших признаков опасности.

Пило вышел последним.

— Не к добру! — пробормотал он своему другу, старому Мокарди. — Сальцано не явился; значит, наверное что-нибудь случилось! Узнай. Мне же нужно спешить к Гарибальди.

Через сутки в одной из лачужек деревушки Пиана[288] происходило совещание иного рода. В бедной комнате, за простым сосновым столом, покрытым картами, сидело пять человек — это были Гарибальди, Сиртори, Тюрр, Криспи[289] и Орсини. Они держали военный совет. Гарибальди не любил военных советов, но тут дело шло об участи всего похода, а стало быть, и о будущности Италии. Герой восемнадцати кампаний был в таких случаях осмотрителен.

Было очевидно, что они кого-то ждали. Сиртори, отличавшийся немецкой аккуратностью, поминутно посматривал на часы и хмурил брови. Остальные его коллеги тоже обнаруживали некоторые знаки нетерпения, только Тюрр спокойно прихлебывал вино.

Воспользуемся этим промежутком времени, чтобы сказать два слова об этих людях, которым будущее готовило столь различную судьбу.