На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

— Войдите, любезный друг! — сказал ему Гарибальди. — Вы заставили нас сделать то, чего мы никогда не делали ради всех бурбонских генералов — просидеть без дела добрые полчаса. Но не требую от вас извинения, потому что знаю заранее, насколько оправдания ваши основательны. Итак, повторите здесь в присутствии собрания то, что вы уже говорили мне наедине.

Пило повиновался и рассказал всё, что поручено было ему палермитанским комитетом.

— Благодарю вас, — сказал Гарибальди. — Вы исполнили роль посланника. Можете возвратиться к исполнению своих обязанностей командира.

Пило вышел.

— Ну, что скажете, господа? — обратился диктатор к своим товарищам.

— Положение очень серьезно, — сказал Сиртори.

— Нам предстоит два пути, — начал Гарибальди. — Первый — удалиться в глубь острова и, собрав около себя возможно большее число восставших крестьян, организовать их и обучением и войной выработать из них хороших, надежных солдат, или же, не откладывая дела в долгий ящик, овладеть столицей, что сразу даст нам огромный нравственный и материальный перевес над противниками. Я за второй путь. Что вы на это скажете?

Все присутствующие молчали. После только что слышанного ими рассказа Пило мысль о нападении с четырьмя тысячами храброго, но нестройного и неопытного войска на город с двадцатью четырьмя тысячами регулярной армии казалась всем просто безумием.

— Генерал, — воскликнул Криспи, — если даже половина неаполитанской армии останется в стенах города, то и тогда нам придется иметь дело с тройным по численности неприятелем!

— Смотрите, — сказал Гарибальди, указывая на карту. — Главные силы бурбонов сосредоточены в настоящую минуту против нас. Я оставлю для продолжения битвы кого-нибудь из вас, господа, с возможно меньшим числом людей. Он отступит в глубь острова и увлечет за собой бурбонов, которые будут думать, что имеют дело со всей моей армией. Сам же я с главными силами совершу ночью фланговые движения и на другой день неожиданно явлюсь перед стенами Палермо в таком месте, где меня совсем не ожидают. Стремительная атака — и город наш!

Гениальная простота этого плана поразила всех, но еще далеко не убедила.

Сиртори, как теоретик военного дела, первый указал на огромные опасности такого движения.

— Но вы забываете, генерал, — сказал он, — что армия, которая станет преследовать нашу отступающую горсть людей, будет находиться на вашем фланге. Стоит неаполитанцам заметить что-нибудь, они всей массой обрушатся на вашу тонкую походную колону и рассеют ее в прах.

— Нужно сделать так, чтобы они ничего не заметили, — сказал Гарибальди.

— Но ведь это невозможно, — вскричал Криспи. — Если неприятельские разведчики и не увидят ничего, то не можете же вы скрыть отряда в несколько тысяч человек от крестьян, через деревни которых вам придется проходить. Неужели вы думаете, что между ними не найдется такого, который захочет продать бурбонам на вес золота такую драгоценную тайну?

Гарибальди взглянул с насмешкой на будущего дипломата и ничего ему не ответил. Глаза его перенеслись на двух остальных членов совета, еще не подававших своего мнения. По лицам их можно было, однако, догадаться, что они скажут.

— Ну, а вы какого мнения? — спросил Гарибальди, обращаясь к Орсини.

— Клянусь, что сам Цезарь не придумал бы ничего гениальнее! — воскликнул он с энтузиазмом.

Гарибальди улыбнулся.

— Ну, а вы? — спросил он Тюрра.

— Я попрошу только позволения начальствовать штурмовой колонной, которая будет брать Палермо, — отвечал венгерец.

— Хорошо, обещаю вам это, — сказал Гарибальди.

Затем, обращаясь к Сиртори и Криспи, он начал развивать им подробности своего плана.

Пиана, где они в настоящее время находились, лежала в югозападной стороне от Палермо. С этой и с южной стороны и были расположены главные силы неаполитанцев. Восточная же защищалась всего тысячью, двумя пехоты и несколькими пушками. Невозможно было не воспользоваться такой оплошностью врага. С другой стороны, именно с восточной должны были прийти подкрепления из сицилианских волонтеров, собранных Ла Мазою[297] и Фуксой. Наконец, дорога, по которой предстояло совершить фланговое движение, была совершенно закрыта и вначале могла быть очень легко смешана с линией Корлеоне[298], по направлению которой надлежало совершить притворное отступление, так что сокрытие флангового марша от внимания неаполитанцев являлось более чем правдоподобным.

Сиртори был наполовину убежден. Однако, он попытался сделать еще одно возражение:

— Но ведь по той дьявольской дороге, по которой вам придется идти, вы не только не можете провезти артиллерию, но даже и обоза.

Гарибальди засмеялся. Он взглянул на Орсини, который тоже не мог удержаться от улыбки: он был начальником гарибальдийской артиллерии и лучше всякого другого знал, чего она стоит.

— Артиллерию мы оставим, — сказал Гарибальди.

— Как, оставите артиллерию! — воскликнул Сиртори, который никак не мог допустить, чтобы совершилось такое вопиющее нарушение всех правил стратегии.