На высотах твоих

Слово прозвучало как удар хлыста. На мгновение в комнате установилась тишина. То один, то другой гость поворачивал к ним голову. Бросил взгляд в их сторону и генерал-губернатор. Когда Уоррендер опять заговорил, Хауден всем своим существом ощутил, что к их разговору прислушиваются.

— Вы боитесь наплыва иммигрантов, как раньше его боялись другие правительства. Вот почему мы не хотим честно признаться кое в чем даже себе.

Стюарт Костон, закончивший показывать фокусы, как бы случайно вразвалку подошел к ним.

— Гарви,— сказал министр финансов доброжелательно,— перестаньте валять дурака.

— Позаботьтесь о нем, Стю,— попросил премьер-министр. Он чувствовал, как в груди у него нарастает ярость, которая готова — характер у него был вспыльчивый— вырваться наружу, а этого никак нельзя допустить, чтобы не ухудшить ситуацию еще больше. Отойдя в сторону, он присоединился к группе гостей, собравшихся вокруг Маргарет, но и сюда доносился голос Уоррендера, который ораторствовал, обращаясь теперь к Костону:

— Если говорить об иммиграции честно, то я скажу вам вот что: мы, канадцы, кучка жалких лицемеров. А наша иммиграционная политика — та самая, которую я провожу,— состоит в том, чтобы говорить одно, а делать другое.

— Потом, Гарви, потом скажете, прошу вас.— Костон еще пытался улыбаться, но улыбка у него получалась кривая.

— А я хочу говорить об этом сейчас! — Гарви Уоррендер схватил министра финансов за руку, пресекая его попытку сбежать.— Наша страна нуждается в двух вещах, если она хочет процветать и расти, и все в этой комнате знают об этом. Нам нужны, во-первых, большой резерв безработных, откуда промышленность может черпать запасы свободной рабочей силы, а во-вторых, постоянное англосаксонское большинство. Кто из нас осмелился признаться в этом? Никто!

Министр гражданства и иммиграции сделал паузу, оглядывая общество горящим взглядом, затем опять завел свою шарманку:

— И то и другое требует тщательно сбалансированного притока иммигрантов. Нам следует пускать их потому, что ко времени, когда появятся новые фабрики и заводы, рабочая сила должна быть в их распоряжении и должна быть свободна — не на будущей неделе, не в будущем месяце, а в тот самый момент, когда она понадобится для заводов и фабрик. Но что произойдет, если ворота иммиграции будут открыты слишком широко либо слишком часто? Равновесие народонаселения в стране нарушится, и не понадобится многих поколений, чтобы страна получила парламент, в котором дебаты будут проводиться по-итальянски, а правительством станет заправлять китаец.

На этот раз в комнате возник недовольный шумок: голос Уоррендера уже звучал в самых отдаленных уголках гостиной. Последние его слова услыхал генерал-губернатор, который подозвал к себе адъютанта. Жена Гарви, бледная хрупкая женщина, взяла его под руку, но тот даже не заметил ее.

Борден Тейн, министр здравоохранения и благосостояния, бывший чемпион по боксу в колледже, здоровенный верзила, ростом на голову выше всех в гостиной, придвинулся к Уоррендеру и сказал ему сценическим шепотом:

— Ради всего святого, Гарви, перестаньте паясничать!

Среди гостей послышался настойчивый голос:

— Выведите его отсюда!

Другой голос, принадлежавший, вероятно, большому знатоку и ревнителю этикета, отозвался:

— Нельзя, никто не смеет покинуть гостиную, пока не ушел генерал-губернатор.

А Гарви Уоррендер бесстрашно гнул свое:

— Если уж речь зашла об иммиграции, то нужно сказать открыто, что публике нужны сенсации, а не факты. Факты неудобны. Людям приятно думать, что их страна держит двери нараспашку для всех бедных и страждущих. Их распирает от благородства при мысли об этом. Да только почему-то, когда бедные и страждущие приезжают к нам, мы гоним их с глаз долой, чтобы не видеть, как они ищут вшей в своих рубищах, и не желаем пачкаться о них в наших новеньких церквах. Нет, милые мои, публика наша не хочет свободной иммиграции. И она великолепно знает: правительство никогда не допустит ее. Поэтому публика ничем не рискует, вопя о свободе иммиграции, что позволяет ей и капитал приобрести, и невинность соблюсти.

В глубине души премьер-министр сознавал, что во многом Гарви прав, только незачем кричать об этом на всех углах, это не практично с политической точки зрения — так можно оттолкнуть от себя избирателей.

— Из-за чего весь сыр-бор разгорелся? — спросила одна из дам.

Услышав это, Гарви Уоррендер опять завелся:

— Из-за того, что кое-кому, видите ли, не понравилось, как я управляю министерством! Я вынужден был напомнить, что действую, руководствуясь иммиграционными положениями. — Он обвел глазами ряды мужских фигур вокруг себя. — И буду ими руководствоваться до тех пор, пока вы, сукины сыны, не измените Закон об иммиграции!

Кто-то заметил:

— Но, может быть, уже завтра вы лишитесь своего министерства, дружок?

Рядом с премьер-министром возник один из адъютантов, на этот раз лейтенант военно-воздушных сил, который спокойно объявил:

— Его превосходительство поручил мне передать вам, что он удаляется.