На закате империи. Книга воспоминаний

Составил ему задание и, как бы в насмешку, дал ему поручика Солодовникова, офицера уланского полка, причисленного к штабу.

Булгаков мне этой услуги никогда не забывал. Маневр прошел благополучно, и наш инспектор артиллерии очень скоро увидел себя в роли начальника 25-й пехотной дивизии в Двинске у Ренненкампфа, бывшего в то время командующим войсками Виленского военного округа.

В 1913 году, проезжая через Вильно, я посетил моего бывшего командира корпуса и был сердечно им принят.

– Ну, как у вас Булгаков? – задал я ему вопрос.

– Ни черта не стоит, – ответил Ренненкампф.

И вот мы снова встретились с Булгаковым: сперва в Восточной Пруссии у Мазурских озер, где он командовал 20-м корпусом, куда входила моя дивизия, а затем при отступлении через Августовские леса в феврале 1915 года. Здесь мы расстались навсегда: перед Гродно весь его корпус был окружен немцами и попал в плен вместе с ним и всеми его генералами.

* * *

Возвращаюсь, однако, к Брусилову.

Как у Пушкина: «судьба Евгения хранила», так и здесь: судьба ему благоволила. И больше, чем кому-либо в течение всей войны.

Тяготясь полуадминистративной-полуподчиненной должностью в Варшаве, куда он был переведен из Люблина, Брусилов попросил снова дать ему корпус. Оно и понятно: с его характером он предпочел быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Варшава пришлась ему не по душе. У него не было подчиненных, никто ему не льстил, никто его не боялся, он сам находился в подчинении у Скалона. Деятельность его в округе сводилась к нулю, так как все вопросы в округе решались командующим войсками и его начальником штаба Клюевым. Их обоих Брусилов сразу невзлюбил и считал ниже себя.

Война застала его командиром корпуса в Виннице в Киевском округе, а вышел на войну он уже командующим 8-й армией. И вот началась полоса везения: противником оказались австрийцы, штаб составили очень способные офицеры Генерального штаба, которые разрабатывали все операции.

Успехи его армии и соседней – генерала Рузского – обозначились с первых дней; австрийцев гнали, занимали один город за другим, пал Львов, за ним Перемышль. Награды сыпались как из рога изобилия. Грудь Брусилова украсилась Георгиевским крестом, золотое оружие свидетельствовало о его талантах.

На Северо-Западном фронте картина была другая: за кратковременным успехом Ренненкампфа последовал Танненберг, отступление из Восточной Пруссии, Августовские леса, хотя ни начальники, ни войска нисколько не были хуже тех, что били австрийцев. Но здесь наступали немцы – не чета австрийцам. И вместо дождя орденов – самоубийство Самсонова, отчисление Жилинского, увольнение в резерв Ренненкампфа и целого ряда высших начальников… Колоссальные потери, помимо всего, и зависть к счастливцам австрийского фронта.

После долгого топтания на месте Ставка решает покончить с позиционной войной и прорвать неприятельский фронт.

И опять удача на стороне Алексея Алексеевича Брусилова. Пытается сделать прорыв Эверт на минском направлении, продвигается на 5–6 верст вперед и затем отходит на прежнюю позицию, потеряв до сотни тысяч солдат и шесть командиров полков[84].

Совершенно другая картина на фронте Брусилова. Великолепный знаток артиллерии, чрезвычайно способный полковник Кирей, которому было поручено уничтожение проволочных заграждений и пулеметных гнезд первой линии, труднейшая задача, блестяще справился с этой миссией: австрийский фронт трещал, войска лавой устремились в прорыв…

Имя Брусилова гремит по целому свету, он – величайший полководец Российской империи. Государь благодарит его рескриптом, посылает генерал-адъютантские вензеля и Георгия 3-й степени на шею. В Москве квартира его жены завалена цветами, поздравления сыпятся со всех концов России.

Между тем успех этого знаменитого прорыва был чисто тактический, более всего моральный, и серьезного стратегического значения не имел.

После отречения государя и ухода Алексеева генерал-адъютант Брусилов революционной волной выносится на вершину власти и в Ставке занимает высший пост Верховного главнокомандующего. Но остается недолго…

В ноябрьские дни 1917 года, в Москве, когда юнкера Александровского военного училища оказывали последнее сопротивление большевикам, палившим из пушек у Никитских Ворот, случайный осколок влетел в дом, где покинувший фронт Брусилов сидел у окна своей квартиры, и ранил его. В клинике профессора Руднева его оперировали.

Боясь большевиков, он не торопился оттуда выходить. Там я его и посещал несколько раз; а позже на квартире, уже в 1918 году, примерно в марте – апреле.

Брусилов не успокоился и решил, что роль его еще не сыграна. Хотя он и знал, что большевики шутить не будут, все же согласился принять скромную «должность» будущего диктатора России. Принять ее следовало из рук тайной организации, куда входил целый ряд московских общественных деятелей с офицерами Гренадерского корпуса. Знали большевики о планах Брусилова или нет, но после покушения на Ленина он был арестован. Рассыпалась в прах и вся организация.