На закате империи. Книга воспоминаний

Впоследствии, когда наши отношения улучшились и Брусилов стал ко мне относиться вполне дружественно, я ему этого «Рекомендую встать» никогда не забывал. Во всех случаях вскакивал, когда он вставал, и садился, едва он опускался на стул. И на все его просьбы: «Я вас покорнейше прошу сидеть» – я, как манекен, то садился, то вставал. Он морщился, но отлично понимал, откуда шло это чинопочитание.

Прощаясь по возвращении в Люблин, Брусилов сухо произнес:

– Прошу вас представить мне завтра в одиннадцать утра проект приказа о моем смотре казачьего полка.

Написать этот приказ была совершенная ерунда, и впоследствии писал их неизменно я, а Брусилов иногда что-либо менял и подписывал.

Это так не походило на моего предыдущего начальника – Ренненкампфа, который все строчил сам после своих смотров.

Было бы несправедливо думать и утверждать, что всю свою карьеру генерал Брусилов проделал только благодаря кавалерийской выносливости и умению нравиться высокому начальству. Это был способный человек, начитанный, порой остроумный, великолепно натасканный по службе в [кавалерийской] школе профессорами Николаевской академии, которые читали там лекции будущим эскадронным и полковым командирам. Но это был сухой, черствый эгоист, строгий с офицерами, беспощадный к солдатам. У него не было другого наказания для рядового, не вставшего перед ним на улице во фронт, как тридцать суток строгого ареста на хлебе и воде.

Однако, как только грянула революция, Брусилов, как хамелеон, перекрасил свою кожу. Будучи в то время главнокомандующим Юго-Западным фронтом, он первым нацепил на себя громадный красный бант, сорвал генерал-адъютантские вензеля, пожалованные ему государем, заявив, что он всегда был революционером. Весь его штаб в тот памятный 1917 год был возмущен…

Осенью 1911 года Брусилов женился. На его казенной квартире появились две очень милые женщины: одна его жена, другая – сестра жены, обе дочери писательницы Желиховской. Была у них и тетка, по фамилии Блаватская, известная теософка, постоянно жившая в Индии.

Присутствие женщин несколько смягчало характер этого человека. У них начались приемы, как говорилось, журфиксы. Елена Владимировна, 35-летняя барышня, довольно красивая, с чудесными зелеными глазами, сестра жены Брусилова, мило кокетничала; хозяйка угощала гостей. Конечно, это были сливки люблинского общества. Сам хозяин делался разговорчивым и острил. И все-таки чувствовалась какая-то натянутость, и хотелось скорее выбраться на свежий воздух.

Брусилов продолжал делать карьеру. Возможно, ему помогали оккультные силы Блаватской, – Брусилов серьезно засел за спиритизм и верчение столов. Но скорее в его карьере сыграли роль большие маневры двух корпусов, наступавших друг против друга к северу от Люблина.

Посредники признали, что 14-й корпус одержал победу над 19-м генерала Рауша фон Траубенберга, и эта победа была зачислена Брусилову в крупный актив. Мои шансы тоже поднялись. Упоенный успехом, Брусилов горячо благодарил Леонтьева и меня и, пожимая руки, не без волнения в голосе добавил:

– Я был бы доволен, если бы в будущей войне вы оба находились у меня в штабе.

Отличаясь бессердечностью не только к малым мира сего, но даже к ближайшим сотрудникам, Алексей Алексеевич Брусилов был очень чувствителен к лести, низкопоклонничеству и угодничеству.

В первом случае мне припоминается падение с лошади на маневрах моего начальника штаба генерала Леонтьева, недавно вступившего в должность.

Брусилов на громадной лошади крупнейшей рысью шел почти два часа без остановки. Сзади едва поспевал галопом Леонтьев. Я с трудом держался непосредственно за командиром корпуса. Вдруг Леонтьев валится с лошади и без движения лежит на дороге. Он страдал болезнью сердца и не выдержал такого напряжения. Подскакиваю к Брусилову и докладываю:

– Ваше превосходительство, начальник штаба упал с лошади.

Не останавливаясь, Брусилов сухо бросает:

– Распердитесь, – так он произносил слово «распорядитесь», – посадить его в коляску или отвезти в лазаретную линейку.

И, не интересуясь судьбой своего начальника штаба, продолжал рысить дальше.

* * *

На тех же маневрах я убедился, насколько Брусилов ценил низкопоклонство подчиненных.

Инспектором артиллерии корпуса состоял генерал Булгаков, носивший значок Артиллерийской академии. Он был знающим артиллеристом, неглупым человеком и быстро понял, как в этой должности можно сделать карьеру. И он ее сделал, изучив слабости своего ближайшего начальника.

Желая быть спокойным за выдвижение артиллериста на должность командира пехотной дивизии, прежде чем дать ему соответствующую аттестацию, Брусилов решил все же проверить тактические способности начальника артиллерии и осенью устроил для него специальный маневр. Булгаков обязан был составить задание и лично провести наступление дивизии в составе воображаемого корпуса.

Совершенно беспомощный, он явился в штаб, где я временно исполнял обязанности начальника, и униженно взмолился:

– Владимир Николаевич, выручите, составьте мне задание и, если можно, дайте мне кого-нибудь из штаба, чтобы писать диспозиции.