На закате империи. Книга воспоминаний

А когда-то богатый Шеповальников без гроша в кармане – у него все национализировали – в 1918 году оказался в Москве при большевиках. Его судьба мне совершенно неизвестна.

Производство в штаб-офицерский чин. Люблин. Генерал Брусилов

На Пасху 1911 года я был произведен в чин подполковника, с назначением штаб-офицером в Люблин, в штаб 14-го корпуса.

Грустно было покидать Вильно, где я прожил почти шесть лет, оставлять благоволившее мне начальство, приятелей-офицеров, милых знакомых.

Ренненкампф сделал мне у себя дома торжественные проводы с таким количеством возлияний, что я течение суток не мог прийти в себя.

Провожали и товарищи-офицеры – сперва в военном собрании, потом, по традиции, у Шумана и дальше…

Люблин, куда приехал в конце апреля, привел меня в совершеннейшее уныние. Как в этом маленьком городишке мне придется жить несколько лет?

Но постепенно привыкаешь ко всему, и в малом находишь достоинства. Все же, после Варшавы, это был лучший, типично польский город с одной красивой улицей – Краковским предместьем, выложенным от начала до конца красным кирпичом. В Люблине оказался чудесный Саксонский сад, настоящий парк с вековыми деревьями, недурной театр, великолепная кондитерская и даже два кафешантана, правда, довольно низкой пробы.

По установившемуся ритуалу полагалось прежде всего явиться начальству, а затем делать официальные визиты.

Начальника штаба корпуса налицо не оказалось. Старый получил новое назначение, новый, генерал Леонтьев, еще не приехал. Его замещал командир Тульского пехотного полка Сухомлин, офицер Генерального штаба, наезжавший два раза в неделю из Ивангорода для доклада командиру корпуса.

Вот к этому командиру корпуса, генералу Брусилову, вошедшему в историю, и был мой первый визит. Сухомлин мне сообщил день и час, в которые его превосходительство желает меня принять.

В полной парадной форме, с кивером на голове, явился я на его казенную квартиру.

Пятнадцать минут ожидания в приемной, и денщик отворяет дверь в кабинет. Из-за письменного стола поднимается невысокий сухой человек с тонкими рыжими усами и, не подавая руки, выслушивает трафаретную формулу:

– Подполковник (имярек) представляется по случаю назначения в штаб вверенного вашему превосходительству корпуса.

Генерал просит садиться, кратко осведомляется о моей прежней службе, сохраняя каменное выражение лица, затем встает, величественно протягивает руку и произносит:

– На следующей неделе вы будете сопровождать меня в Замостье. До свидания.

«Ну и сухарь», – была моя первая мысль после ухода. Это тебе не Ренненкампф!

Смотр, который устроил Брусилов Донскому казачьему полку в Замостье, был, как я скоро понял, смотром и для меня.

Казаки проводили свое учение в поле. Мы были верхом. Брусилов давал мне поручения, которые требовали передвижения карьером. Ему хотелось видеть, умеет ли этот «момент» сидеть на лошади.

Начав службу в Тверском кавалерийском полку, затем перейдя в офицерскую кавалерийскую школу, где он дослужился до начальника, Брусилов сделал карьеру благодаря великому князю Николаю Николаевичу.

Жилистый человек, жокейской складки, черствый с подчиненными, он был необыкновенно ласков с начальством и особенно в милости у самого инспектора кавалерии, великого князя Николая Николаевича. Благодаря великому князю он прямо из школы получил в командование 2-ю гвардейскую кавалерийскую дивизию, не служа никогда в гвардии.

Его там не любили и даже презирали, так как он был единственным офицером русской армии, который однажды, в порыве верноподданнических чувств, поцеловал руку не то у государя, не то у самого инспектора кавалерии.

Со своей стороны Брусилов терпеть не мог Генеральный штаб, особенно офицеров – не кавалеристов.

Артиллерист по своей первоначальной службе, я начал ездить верхом еще мальчишкой-кадетом, на экзамене в академии перещеголял кавалерийских офицеров, в корпусе Ренненкампфа за пять лет сделал тысячи верст верхом. Брусилов, пока мы не познакомились ближе, всего этого не знал. Но два реприманда[83] в тот день я от него получил.

После полевого учения была назначена джигитовка и рубка. И вот один казак сорвался с седла, нога его зацепилась в стремени, и лошадь понесла. Видя, как казак бьется головой о землю, я невольно воскликнул:

– Ах, черт возьми!

Рядом стоявший Брусилов повернулся ко мне и, щелкая вставными челюстями, резко произнес:

– Ну, вы могли бы удержать ваши нервы!

Кончился смотр. Начальник Донской дивизии генерал Вершинин пригласил корпусного командира и меня у него позавтракать. Отправились к нему на квартиру. В ожидании, когда позовут в столовую, мы уселись в кабинете хозяина и закурили. Вдруг Брусилов поднялся с места, подошел к письменному столу и начал рассматривать карту – он предполагал сделать еще какой-то маневр казакам.

Я сижу и курю. Вдруг он поворачивается ко мне и злобно произносит:

– Подполковник фон Дрейер, я бы вам порекомендовал встать, когда ваш командир корпуса стоит.

Я совершенно растерялся.

– Слушаюсь, ваше превосходительство.