На закате империи. Книга воспоминаний

Военные действия в Триполи только что начались с обстрела тяжелыми орудиями флота береговых турецких батарей. Параллельная операция намечалась против Бенгази; там защищался сам Эвер-бей, один из главарей, упразднивших султана Абдул-Гамида в 1909 году.

Разрешение для корреспондента одного из главных мировых агентств и самой значительной российской газеты было получено в два счета через нашего военного агента, полковника Генерального штаба князя Волконского. А вечером, у светлейшего князя Волконского – дипломата, состоявшего при папе, мы обсудили за ужином, как и во что мне следует обрядиться. Решили, что лучше всего подойдет форма итальянского офицера. За 24 часа в офицерском экономическом обществе мне сшили мундир и галифе, снабдили колониальной каской, напечатали визитные карточки – и я, сев в поезд, поехал на Сицилию, откуда отходил пароход.

Первая остановка – Мальта, где почему-то нужно было пройти английский карантин. Но вот я в Триполи.

Являюсь в штаб экспедиционного корпуса генерала Каневы, занявшего замок турецкого паши, покинувшего город при первом выстреле, и спрашиваю сведения об успехах итальянских войск. Получаю отпечатанный бюллетень:

«Море спокойно. Высадка продолжается успешно».

Для начала немного. Телеграфирую, обескураженный, Ламкерту и иду подыскивать себе квартиру и знакомиться с городом, с собратьями по перу, узнать более интересные новости устным путем.

Триполи был в то время типичным турецко-арабским городом, с кривыми узкими улицами, отвратительно замощенными, с большим, крытым от солнца базаром, массой кофеен и громадным, окружавшим со всех сторон город пальмовым оазисом.

Население состояло из турок, арабов, мальтийцев и спаньолов – евреев, некогда изгнанных из Испании. Непосредственно за оазисом начиналась Ливийская пустыня с редкими населенными пунктами.

Триполи мне лично понравился, особенно та часть, где были базары. Она напомнила Ташкент – его туземную часть. Кофейни были похожи на сартские чайханы, с той только разницей, что вместо чая турки, поджав, как все азиаты, ноги, тянули здесь целыми днями свой чудесный кофе и так же, как сарты, курили кальян.

Отыскав довольно быстро себе комнату в квартире какой-то француженки, я уже в первые дни свел знакомство с моими коллегами – итальянскими и иностранными корреспондентами. Все они собирались для завтрака в громадном, специально для них оборудованном ресторане.

Здесь я встретил знаменитого Бардзини из «Corriere della Serra», Золи из миланской левой газеты «Mattino», где он работал вместе с Муссолини. Они были приятели, и, когда дуче превратился в диктатора, Золи был у него министром. С этим Золи мы очень подружились, и по окончании войны он прислал мне в Люблин свою книгу с трогательной надписью.

Примерно через месяц на нашем горизонте появилось двое соотечественников, сперва корреспондент московской газеты «Утро России» Мамонтов, а вслед за ним его хозяин, московский банкир Владимир Павлович Рябушинский, один из пяти или шести братьев, купцов-староверов.

Николай Петрович Мамонтов, в прошлом офицер гвардейского полка, откуда его попросили уйти из-за женитьбы на актрисе, был только однофамильцем московских Мамонтовых. Он великолепно писал и был вполне на своем месте для легких фельетонов, где не требовалось специального образования настоящего военного корреспондента.

Предполагая, что доблестные войска генерала Каневы вскоре начнут наступление, я счел нужным обзавестись перевозочными средствами. За 300 франков был куплен великолепный верблюд-дромадер, за 150 – арабская выносливая лошаденка, а за 75 – осел. Верблюд оказался совершенно излишним.

Канева не торопился наступать, решил сперва сосредоточить крупные силы и особенно орудия. И на это ушло больше двух месяцев.

Турок почти не было видно. Больше беспокоили приставшие к ним арабы. Итальянцы постепенно вытеснили их из северной и восточной части оазиса и заняли его опушку. Впереди была пустыня и ни одного человека на горизонте. Но какие-то неприятельские группы держались в чащах на восточной половине оазиса и доставляли немало хлопот берсальерам[91].

Стрельба со стороны итальянцев велась беспрерывно в самом оазисе; противник в пустыне держался на большом расстоянии. Ежедневно, то на лошади, то на ишаке, причем ноги у меня болтались у самой земли, я добросовестно с 6 утра объезжал позиции. Надо же было о чем-то доносить в Петербург, так как итальянская главная квартира неизменно ограничивалась стереотипной фразой:

«Море спокойно. Высадка продолжается успешно».

Кое-что все-таки происходило; в оазисе велась перестрелка, но о причинах ее можно было узнавать только в войсковых частях, а не в штабе. Несколько эпизодов были очень характерны, их скрывали, но мне удалось выяснить подробности и сообщить об этом в Петербург, минуя строгую цензуру, через посредство французского консула.