На закате империи. Книга воспоминаний

– Нет, – отвечаю, – с самого начала войны я не слышал ни одного упрека в неумении организовать разведывательную службу. Приказ наступать на Калиш был дан непосредственно командующим армией, полагавшим, что немцы разбиты, чего на самом деле не было. И нам точно было известно о сосредоточении крупных сил противника возле Торна, о чем мы доносили в штаб армии.

– Что вы там рассказываете…

– Ничего я не рассказываю, а докладываю, что виной отхода корпуса была не разведка, а уход почти без боя дивизии Зандера за Варту. Под Радомом было то же самое.

Бонч окончательно выходит из себя:

– Прошу вас поменьше рассуждать; вы не умеете говорить с генерал-квартирмейстером, я вас за это отчислю из Генерального штаба.

Не удерживаюсь и резко отвечаю:

– Оснований у вашего превосходительства для этого нет, да вы и не вправе меня отчислять.

– Полковник Лукирский, дайте предписание полковнику Дрейеру немедленно отправиться в Восточную Пруссию, к генералу Джонсону, для вступления в должность начальника штаба 27-й пехотной дивизии.

Обоюдный сухой поклон, и я вышел.

Получая в кабинете Лукирского предписание, спрашиваю:

– Что, этот сукин сын у вас всегда такой?

– Частенько. Он привык, состоя три года «классной дамой» в академии, где слушатели не смели пикнуть слова поперек своим курсовым офицерам. Так это и сказывается. Напрасно только вы довольно резко с ним говорили, он вам этого не простит.

Покончив со мной, Бонч-Бруевич тотчас же, уже не спрашивая Новикова, назначил к нему генерала Залесского, дав тому инструкцию «изничтожить» меня вконец, выискав недочеты в моей трех с половиной месячной штабной службе.

Благодарный за назначение, Залесский задачу выполнил успешно, и обоюдными усилиями двух приятелей в конце марта 1915 года я уже числился по армейской пехоте.

Но об этом – дальше.

Восточная Пруссия

С предписанием генерал-квартирмейстера Западного фронта в кармане я вечером того же дня, на том же немецком «мерседесе» выехал к месту новой службы, не зная точно, где я найду свою 27-ю пехотную дивизию.

Было только известно, что штаб 3-го корпуса стоял в Сталупенене, вблизи нашей пограничной станции Вержболово.

Ехали не останавливаясь целую ночь, через русскую Млаву, через прусские города Гольдап и Лык, разграбленные и сожженные нашими казаками. Где-то по дороге, в темноте шофер Жорж не заметил закрытого шлагбаума, налетел на него, разбил и без того скудно светившие фары, помчался дальше без особой аварии и к вечеру доставил меня на станцию Вержболово, напротив немецкого Эйдкунена.

Как ни странно, но эти два пограничных местечка сыграли роковую роль в судьбе двух лиц: генерала Ренненкампфа и жандармского полковника Мясоедова.

При наступлении в Восточную Пруссию таможня Вержболово, где находились колоссальные партии товаров, экспортных со стороны России и импортных из Европы, была буквально разграблена. Начальник штаба армии, генерал Милеант, находившийся в самых неприязненных отношениях со своим командующим (Ренненкампф его просто игнорировал), послал донос в Ставку, что грабеж был проведен чуть ли не с разрешения Ренненкампфа и якобы он сам поживился богатыми мехами, хранившимися на складе.

До разгрома армии Самсонова Ренненкампфа, разбившего немцев и вступившего в Восточную Пруссию, не трогали. Но когда вследствие победы Гильденбурга под Соль-дау, 1-я армия вынуждена была отойти и докатилась до Ковно, то неудачу всей операции Ставка приписала штабу фронта, а затем самому Ренненкампфу. И одновременно вспомнили о вержболовских мехах.

Ненавидевший Ренненкампфа военный министр Сухомлинов повел против него серьезную интригу в окружении государя и в конце концов после Лодзинской операции настоял на его отчислении.

Как известно, сражение под Лодзью должно было привести к полному окружению немцев, зарвавшихся на Варшавском театре. Уверенность в победе была такова, что по приказанию великого князя Николая Николаевича целые поезда уже направились в этот район для эвакуации пленных. Но все кончилось ничем, окружение не удалось, немцы ухитрились прорваться, и поезда ушли обратно пустые.

Одним из главных виновников Верховный главнокомандующий признал Ренненкампфа, вовремя не подоспевшего со своей группой войск к полю сражения.

В марте 1915 года в Петербурге, уже отчисленный в резерв, Ренненкампф мне горько жаловался, доказывая, что было абсолютно невозможно в указанный срок сосредоточить всю его армию, так как приходилось переправляться через Вислу по единственному понтонному мосту и пехоту пустить на лодках. Постоянного моста в его распоряжении не было.

Отчисленный в резерв чинов, он одновременно лишился генерал-адъютантского звания. Ставка, по обыкновению, себя виновной не признала.

* * *

В течение нескольких лет начальником жандармского управления в Вержболово состоял полковник Мясоедов. Тот самый Мясоедов, которого за разгром наших армий в 1915 году судили, как шпиона, в Могилеве, где находилась Ставка, и повесили.