На заработках

— Такое время. Время теперь такое плохое для найма. Всякая прислуга передъ Пасхой на мст крпится и не соскакиваетъ съ мста, чтобы подарокъ на праздникъ заполучить. Разв ужъ которую сами хозяева прогонятъ за пьянство. Да передъ праздникомъ-то и не пьянствуютъ, а вс тише воды, ниже травы.

— А непремнно трафишь прислугой, а не на огородъ?

— На огородъ не могу. Тамъ пропалывать, такъ надо либо на корточкахъ сидть, либо на колнкахъ стоять, а у меня въ колнкахъ ломота и слабы они. Застудила я, милая, ноги себ, ныншней зимой на плоту блье полоскавши. Зиму-то всю поденно по стиркамъ проходила — ну, и застудила.

— Зиму-то тутотка въ Питер жила?

— Въ Питер. Я ужъ съ прошлаго лта изъ деревни: Тверскія мы. Вдова я, милая. Все жила въ деревн, мужъ по лтамъ на баркахъ ходилъ, а я дома хозяйствомъ занималась, а вотъ какъ мужъ два года тому назадъ около вешняго Николы утонулъ съ барки — все хозяйство у насъ по деревн прахомъ пошло. Сдала я свою двочку невстк… Двочка у меня по шестому году… Сдала я двочку невстк, а сама въ Питеръ на заработки… Да плохо, очень плохо… А вдь вотъ придется въ конц мая или деньги на паспортъ въ деревню посылать или здсь отстрочку брать. А денегъ-то, люди говорятъ, надо три рубля, да на больничное рубль. Откуда четыре рубля взять?

Вмсто отвта Акулина только покачала головой. Черезъ минуту она спросила бабу:

— Ну, а какъ наймы на огородъ?

— Да тоже плохо, Сегодня вотъ я съ утра здсь сижу, ни одинъ хозяинъ не приходилъ и не спрашивалъ. Рано вдь еще на огородъ-то. Огородъ такъ, къ примру, около Николина дня.

— Спаси Господи и помилуй! ужаснулась Акулина и прибавила:- А мы вдь вотъ съ этой двушкой на огородъ трафимъ.

— Коли ежели на городъ трафите, то надо самимъ по огородамъ походить, да поспрашать. Нон вс сами ходятъ. Хозяева-огородники до Николина дня сюда рдко заглядываютъ.

— Да ужъ ходили мы, умница, по огородамъ-то, но все не удачно.

— Работы нтъ? Ну, вотъ… А здсь еще неудачне сидть будете. Здсь теперь мсто вотъ какое: здсь мсто стряпушье, кому ежели въ стряпки или по поломойной части, а насчетъ огорода это посл Пасхи.

— Ариша, слышишь? окликнула Акулина двушку, которая сидла грустно опустя голову и задумавшись.

— Слышу, слышу, Акулинушка… отвчала та и прибавила, обращаясь къ баб въ платк:- Да намъ, милушка, покуда хоть-бы и по поломойной части работки найти. Намъ только-бы живу быть.

— По поломойной части работа наклевывается. Теперь время передпраздничное. Вс по квартирамъ чистятся и полы и окна моютъ. Даве утречкомъ приходили, рядили. Съ пятокъ женщинъ ушло на работу поденно, а я не могу, не могу я, милая, по полу ползать, потому у меня ноги застужены. Еще одинъ полъ понатужиться и вымыть — туда сюда, а такъ чтобы цлый день съ утра до вечера согнувшись по поламъ мочалкой елозитъ — этого не могу.

— Ну, а какъ ряда за поломойничанье была?

— Да кто за полтину, кто за сорокъ копекъ ушелъ.

— Это то-есть, стало быть харчи ужъ свои?

— Само собой, свои. Разв хозяева чайкомъ попоятъ.

— Что-жъ, Ариша, пойдемъ поломойничать… опять отнеслась Акулина къ Арин.

— Куда хочешь, Акулинушка. Я во всякую работу готова.

— Ну, вотъ и пойдемъ. Что-жъ, полтину серебра въ день заработать это хорошо. Двугривенный на харчи, пятачокъ на ночлегъ, пятачекъ даже на чай можно, а двугривенный все-таки на рукахъ останется.

— Такъ-то оно такъ, милая, но вдь на одинъ день поломойничанье-то. Сегодня наймутъ, а завтра опять безъ работы останешься и должна приходить сюда, замтила баба.

— А завтра опять наймутъ, на другое мсто наймутъ.

— Не такъ-то это легко, ангелка, длается. По два да по три дня безъ найма сидятъ. А ты также разочти, что вотъ Пасха будетъ, праздники начнутся, такъ и совсмъ здсь наймовъ не будетъ.

— Да, да, да…

Акулина вздохнула и снова покрутила головой.

— Нейдутъ что-то нанимать-то. Никто не идетъ прибавила она, помолчавъ.

— Кому-же идти-то объ эту пору? Объ эту пору никогда наемщиковъ не бываетъ. Вотъ ужъ разв что къ вечеру, чтобы съ утра заказать поденьщиц на работу придти. Каждый хозяинъ тоже расчитываетъ, чтобы поденьщица у него цлый день отработала.

Акулина и Арина сидли подъ навсомъ уже больше часа, а наемщики все еще не являлись. Баба съ головой закутанной байковымъ платкомъ, соскучившись сидть, подняла ноги на лавку, легла свернувшись калачикомъ и, закрывъ глаза, стала похрапывать.

XVII

День клонился къ вечеру, а нанимать рабочихъ, ожидающихъ заработка, никто не приходилъ. Только носильщика наняли за двадцать копекъ отнести куда-то большую корзину съ посудой изъ лавки Никольскаго рынка. Подъ навсомъ распространилось уныніе. Это уныніе особенно было замтно среди женщинъ. Нкоторыя, впрочемъ, бодрились и утшали себя, что наймы происходятъ главнымъ образомъ утромъ.

— Судите сами, милыя, кто-жъ пойдетъ на вечеръ глядя народъ нанимать. Утромъ это дло длается, говорила женщина городскаго типа, одтая чуть не въ рубище, съ грязнымъ подоломъ ситцеваго платья и съ синякомъ подъ глазомъ.