На заработках

Въ это время подъ навсъ зашелъ какой-то башенбардистъ въ потертомъ пальто и въ войлочной рыжей шапк, посмотрлъ направо и налво, обозрвая присутствующихъ, и сказалъ:

— Двухъ поденщицъ намъ на завтра съ утра требуется. На Гороховую улицу. Будемъ рамы зимнія выставлять, такъ чтобы вс окна перемыть, двери, полы, которые ежели не паркетные и все прочее.

Подъ навсомъ просіяло. Почти вс женщины поднялись со скамеекъ и приблизились къ нему.

— Придти къ семи часамъ утра. Я сейчасъ адресъ дамъ, продолжалъ бакенбардистъ.

— Давай, голубчикъ, давай. Вотъ я могу, да вотъ и она, послышалось со всхъ сторонъ и нсколько рукъ протянулось къ нему.

Вс протискивались, стараясь быть впереди. Подскочила къ бакенбардисту и Акулина.

— Насъ возьмите, баринъ, насъ! кричала она. — Мы вотъ дв изъ одного мста. Арина! Иди сюда! Чего ты, дура, тамъ сзади-то торчишь!

— Постой! Постой! Не напирай! Чего вы лзете-то! крикнулъ бакенбардистъ. — Цна?

— Да вдь ужъ положеніе извстное: шесть гривенъ, раздалось гд-то.

— Вретъ, вретъ она. Положеніе — полтина. Чего ты запрашиваешь-то!

— Я считаю, что и полтину-то дорого.

— Какъ дорого? На стирку по полтин-то въ поденщину ходимъ, такъ тамъ кофеемъ поятъ и харчи даютъ.

— У насъ и работы-то всего часовъ до трехъ-четырехъ дня. Ну, ладно, и мы чаемъ попоимъ. А только сорокъ копекъ. Намъ двухъ женщинъ требуется.

— Хоть шесть штукъ, а только меньше полтины нельзя, слышалось со всхъ сторонъ.

— Бери насъ, баринъ, бери… Мы вотъ двое и за сорокъ копекъ пойдемъ, тронула Акулина бакенбардиста за рукавъ и указала на себя и Арину.

Бакенбардистъ посмотрлъ на нихъ и сказалъ:

— Ну, ладно. Приходите. Гороховая улица, № 117. Къ господину Крылину. Да вотъ я сейчасъ запишу. Только приходите къ семи часамъ утра.

Бакенбардистъ вынулъ изъ кармана клочекъ оберточной бумаги и карандашъ и сталъ писать адресъ.

На Акулину и Арину со всхъ сторонъ сыпались ругательства, зачмъ он цну сбили. Женщины не жалли ни горла, ни отборныхъ словъ.

XVIII

Вотъ плакались, что нтъ найма, анъ оказывается, что и съ заработкомъ, — привтливо сказала Акулин съ Ариной женщина съ головой окутанной платкомъ. — Это только моя такая доля несчастная, что я изъ-за моихъ проклятыхъ ногъ ни на поломойство, ни на стирку идти не могу. Какъ наклонишься къ полу — ломятъ, да и что ты хочешь! Не наймусь завтра или посл завтра въ прислуги, такъ въ больницу лечь, что-ли, на праздникъ? Да не возьмутъ и въ больницу съ моей болзнью. Скажутъ: какая ты больная, коли ходить можешь! разсуждала она и прибавила:- Ну, что-жъ, милушки боровичскія, пойдемте къ намъ въ углы ночевать, прожертвуйте по пятачку-то, вдь ужъ завтра по два двугривенныхъ заработаете.

— Можно, можно теперь по пятачку за ночлегъ прожертвовать, Пойдемъ къ вамъ, коли у васъ такъ хорошо. Веди насъ, радостно отвчала Акулина. — Сейчасъ пойдемъ или еще здсь сидть будешь?

— Да сиди или не сиди — все равно ничего вечеромъ не высидишь. Вонъ ужъ темнетъ. Кто-же, на ночь глядя, будетъ прислугу нанимать, — сказала баба съ головой, окутанной платокъ, и кряхтя, стала вставать со скамейки. — Охъ, ноженьки мои, ноженьки! Совсмъ вы меня обезручили! — вздохнула она…

Вставъ на ноги, она покачнулась. Видно было что ноги ее дйствительно мучили.

— Еще разойдусь — ничего, — прибавила она. — А вотъ встать, да на первыхъ порахъ идти, такъ просто наказаніе! Пойдемте, милыя.

Акулина, Арина и женщина съ головой окутанной байковымъ платкомъ отправились на ночлегъ. По дорог Акулина и Арина узнали, что женщину съ головой, закутаной въ байковый платокъ, зовутъ Фіоной и сами сказали ей свои имена.

— Ежели ужъ чайкомъ насъ попоишь на ночлег, то пусть будетъ такъ, что чай твой, а сахаръ нашъ и для тебя. Изъ-за этого я ужъ на дв копйки сахару-то куплю, сказала Акулина.

Она зашла въ мелочную лавочку и на дв копйки ей дали четыре кусочка сахару.

— Сложиться разв по дв копйки да ситничку фунтикъ купить? предложила Фіона. — Вы на завтра съ заработкомъ, а у меня хоть только пятачекъ на все про все остался, но завтра все равно, какъ ни бейся, а одинъ платокъ или подушку надо будетъ по боку.

— Нтъ, нтъ. Что ты! Какой тутъ ситникъ! Праздникъ, что-ли, сегодня! Вотъ разв чернаго хлбца къ завтраму немножко… А то вдругъ эдакія деньги за ситный платить! отказалась Акулина.

Фіона, однако, склонила ихъ купить фунтъ полублаго хлба за три копйки. Он купили и уже отправились на ночлегъ.

Идти было не близко. Квартира, гд жила Фіона, была близь Калинкина моста, въ одномъ изъ переулковъ и помщалась на двор въ полуразвалившемся деревянномъ домишк.

Когда женщины вошли, ихъ встртила хозяйка — здоровая, полная женщина въ линючемъ ситцевомъ плать, съ засученными по локоть рукавами. Она стояла около закоптлой русской печки и жарила на щепкахъ, на таган, поставленномъ на шестк, картофель.

— А я, Марья Тимофвна, къ теб ночлежницъ привела, начала Фіона. — Пусти ихъ переночевать. Женщины хорошія, смирныя. По пятачку съ нихъ взять теб не мшаетъ.

Хозяйка оглядла Акулину и Арину съ ногъ до головы и отвчала: