На заработках

— Да разв въ проходномъ корридорчик улягутся, а то вдь больше негд. У меня, сама знаешь, вс углы заняты.

— И, милая! Намъ только-бы гд-нибудь приткнуться, сказала Акулина.

— Смотрите, вдь ночью черезъ васъ жильцы ходить будутъ, такъ какъ-бы не наступили.

— Ничего, голубушка, какъ-нибудь посторонимся. Вдь ужъ на живаго человка нарочно ступать не будутъ, а только разв споткнутся.

— Ну, не скажи. У меня корридоръ темный, а жильцы могутъ быть и хмельные.

— Никто, Богъ, ангелка… Вс подъ Богомъ… А мы не привередливы.

— Инъ оставайтесь тогда, давайте паспорты. Безъ паспортовъ чужихъ людей не пущу. У меня тоже добро есть, а вы кто васъ знаетъ какія такія…

— Возьми, возьми, душечка, паспорты…

И Акулина, и Арина ползли въ котомки за паспортами и передали ихъ хозяйк.

— Только ужъ ты, Марья Тимофвна, пусти ихъ въ нашей комнат къ столику чайку напиться, сказала Фіона.

— Что-жъ, пусть пьютъ. Только-бы жильцы не заругались, что навела чужихъ.

— За что-же ругаться-то? Он мои гостьи. Къ жильцамъ гости-же ходятъ.

Фіона повела Акулину и Арину въ комнату, гд она занимала уголъ. Комната была очень небольшая и въ ней стояло пять коекъ. На одной изъ коекъ лежала ужъ какая-то босая женщина и спала. На другой койк сидла старуха съ сдой косматой головой и въ полутьм, на обумъ, вязала чулокъ. У окна помщался простой некрашеный столъ и около него дв такія-же табуретки. На стол горла маленькая жестяная керосиновая лампочка и тускло освщала комнату.

— Ну, вотъ, присаживайтесь къ столу, а я добгу съ чайникомъ до трактира да заварю чай, — приглашала Акулину и Арину Фіона. — Трактиръ тутъ у насъ рядомъ. — Дв чашки у меня есть въ коробу подъ кроватью, а третью мы у жилицы спросимъ. Анна Марковна, дай, мать, намъ твою кружечку на подержаніе. Гостью мн вотъ попоить, обратилась она къ старух.

— Да спроси у хозяйки. Что все у жильцовъ побираться! прошамкала старуха.

— У хозяйки-то я жестянаго чайничка попрошу. Ну, что ты кружку-то жалешь! Цла останется.

— А небось, какъ я вчера у тебя пуговицу съ окна взяла, такъ ты какой содомъ подняла!

— Да пуговица, милая, отъ моей кацавейки была. Пришить ее нужно было. Какъ-же я безъ пуговицы-то застегнулась-бы. Ну, имъ Богъ съ тобой. Я у хозяйки спрошу.

Фіона вытащила изъ короба, находящагося подъ кроватью, дв чашки съ блюдечками и заварку чаю въ бумажк, чашки поставила на столъ, а сама пошла въ кухню къ хозяйк. Слышно было, какъ она выпрашивала у хозяйки чайникъ и чашку.

Оставшись одн, Акулина и Арина сейчасъ-же начали разуваться. Разувшись, он посмотрли по сторонамъ и стали обозрвать комнату. Комната была оклеена смсью розовыхъ, синихъ и желтыхъ кусковъ обоевъ, которые мстами отстали отъ стны. Надъ каждой койкой висла одежда жильцовъ, въ двухъ мстахъ на стн были налплены картинки, вырзанныя изъ иллюстрированныхъ журналовъ, а въ углу висло нсколько иконъ жильцовъ, одна изъ коихъ была въ фольговой риз, въ кіот и съ внчальными свчами, прикрпленными по сторонамъ иконы, за стекломъ кіоты. За иконами было заткнуто нсколько пучковъ вербы. Такая-же верба стояла на окн въ бутылк съ водой. Обозрвъ комнату, Акулина не утерпла и сказала Арин:

— Горницы-то какія въ Питер хорошія. Бумажками оклеены и картинки на стн.

— Изъ деревни пріхали? угрюмо спросила Акулину старуха.

— Да, бабушка, изъ деревни на заработки,

— И чего вамъ тамъ въ деревн не сидится, шлендамъ! Лзете сюда въ Питеръ у питерскихъ хлбъ отбивать. И такъ ужъ здсь для питерскихъ работы мало.

— Да вдь съ голодухи, бабушка. Неужто отъ радости ползли-бы?

— Поди ты! Съ голодухи! Здсь голодуха-то хуже. Просто шленды бить хочется.

Вскор явилась Фіона съ большимъ жестянымъ чайникомъ, изъ подъ крышки котораго струился паръ. Въ другой рук она держала чашку на блюдечк.

— Ну, давайте попьемте чайку, пока онъ горячъ, радушно сказала она Акулин и Арин и стала разставлять все на стол, приготовляясь къ чаепитію.

XIX

Чаепитіе продолжалось долго. Съ жадностью схлебывали съ блюдечекъ Акулина и Арина горячій, слабенькій настой дешеваго чая, припахивающаго вниками, и закусывали его полублымъ хлбомъ. Со вчерашняго вечера во рту у нихъ еще ничего не было горячаго.

Фіона пила тоже и говорила:

— Вотъ до квартиры доберешься и попьешь горячаго, такъ рай красный. И ноги перестанутъ ныть. А на втру да на сырости, такъ просто бда. Ино, милушки, до того доходитъ, что даже хоть въ слезы… Ну, судите сами, какая я работница! А пить-сть надо, стало быть и работать надо. И то ужъ, гршница, подчасъ подумываю: «коли-бы было хорошо, кабы Господь прибралъ меня». Да вотъ двочку жалко. Двочку въ деревн у невстки оставила. Хорошенькая такая. Выростетъ большая, такъ кормилицей будетъ.

Фіона заплакала и стала утираться кончикомъ шейнаго платка. Акулина махнула рукой и тоже слезлива заморгала глазами.