На заработках

У воротъ стояла неубранная еще скамейка дежурнаго дворника и Акулина съ Ариной присли. Напротивъ воротъ черезъ улицу отворилась мелочная лавочка. Отворившій двери прикащикъ въ полушубк и передник вышелъ на тротуаръ и сталъ креститься на виднющійся вдали золотой крестъ церкви. Покрестившись, онъ опять ушелъ въ лавку. На тротуар все чаще и чаще стали показываться пшеходы, по большей части рабочій народъ. Прошли плотники съ топорами за поясомъ, прошли землекопы съ лопатами на плечахъ. Наискосокъ черезъ улицу помщался черный трактиръ. Дверь трактира, находившаяся подъ красной вывской, то и дло визжала блокомъ, пропуская въ трактиръ дворниковъ въ шерстяныхъ фуфайкахъ и передникахъ, мастеровой народъ въ опоркахъ на босую ногу и въ накинутыхъ на плечи пальтишкахъ.

— Пость-бы надо передъ работой-то, да не знаю успемъ-ли?.. Вонъ лавочка, такъ хлбца купить, что-ли, сказала Арин Акулина.

— Купи, Акулинушка. Я смерть сть хочу.

— Да и я хочу. Такъ ты посиди у воротъ, а я за хлбомъ сбгаю.

Когда Акулина вернулась изъ лавочки съ хлбомъ, у воротъ стоялъ дворникъ и говорилъ Арин:

— Идите въ квартиру. Сейчасъ я носилъ дрова, такъ лакей уже всталъ, да и кухарка встала. Вамъ вдь придется плиту растопить, да воду согрть, иначе какъ-же поломойничать.

— А мы, миленькій, хотли малость хлбца пожевать, сказала Акулина.

— Тамъ и пожуете, пока вода грться будетъ.

Дворникъ провелъ Акулину и Арину на дворъ и указалъ на лстницу, по которой нужно было взобраться въ третій этажъ. Въ кухн ихъ встртилъ тотъ самый бакенбардистъ, который нанималъ ихъ съ вечера на работу. Это былъ дйствительно лакей. Въ сообществ кухарки онъ сидлъ въ кухн около самовара и пилъ чай.

— А! Госпожи капорскія француженки! привтствовалъ онъ ихъ. — Ну, чтожь, разоблакайтесь да топите плиту, а я вотъ напьюсь чаю да за мыломъ вамъ сбгаю. Вонъ дрова въ ящик лежатъ. Кладите въ топку.

Акулина и Арина сняли котомки и душегри и принялись класть въ топку дрова.

— Молоденькая-то совсмъ кренделекъ, подмигнулъ на Арину лакей, обращаясь къ кухарк.

— Ну ужъ… Рожа, какъ тарелка, прошептала кухарка, презрительно сморща носъ.

— Зато свжье. Мамзель! Вы говорите-ли по-французски-то? обратился лакей къ Арин.

Та молчала и потупила взоръ.

— Ничего. Кусокъ не вредный… продолжалъ лакей. — Эй, тетка, вы давно-ли изъ деревни-то? крикнулъ онъ Акулин.

— Четвертый день, голубчикъ, четвертый день.

— Бывалыя въ Питер-то?

— Н, милый человкъ, не бывали еще.

— Сиволапость стало-быть форменная. Ну, вы будете мыть въ комнатахъ, такъ съ господскими-то вещами поосторожне. Поломаете что, такъ сохрани васъ Богъ. У насъ каждая вещь дороже васъ въ десятеро. Марфа Ивановна! Припаси имъ ведра для поломойства, да мочалки.

— Позволь, милостивецъ, прежде покормиться малость, поклонилась Акулина. — Сейчасъ хлбца купили.

— шьте, шьте. Я еще за мыломъ побгу.

Плита уже топилась, въ вмазанный въ нее котелъ была уже влита вода Акулиной и Ариной, и он принялись сть хлбъ. Лакей смотрлъ на нихъ и говорилъ:

— Вишь, какъ уписываютъ! Чай-то пилили сегодня?

— Н, голубчикъ… Какой тутъ чай! отвчала Акулина.

— Или ужъ попоить васъ чайкомъ-то? Ну, садись. Чай еще крпкій. Дай имъ, Марфа Ивановна, по куску сахару, да налей по чашк чаю.

— Спасибо теб, голубчикъ, спасибо… заговорили Акулина и Арина, присаживаясь къ столу.

Лакей скосилъ на Арину глаза и еще разъ произнесъ:

— Ей-ей, бабецъ не вредный!

XXI

Напившись чаю, Акулина и Арина разулись и принялись за мытье половъ и дверей. Лакей присутствовалъ тутъ-же. Онъ распоряжался, приказывалъ, отодвигалъ мебель, мшавшую поломойкамъ, и ежели подходилъ къ Арин, не могъ удержаться, чтобы не тронуть ее то ущипнетъ, то потреплетъ по спин или по плечу и при этомъ приговаривалъ: «свжье», «корюшка», «фрикадель». Арина всякій разъ вздрагивала, роняла мочалку и говорила:

— Да полно вамъ… Оставьте… Ну, чего вы?.. Вдь я столкнуть какую нибудь вещь могу.

— А ты веди себя смирно, такъ и не столкнешь. Чего отмахиваешься-то? Я тихо, ласково…

Все это происходило на глазахъ Акулины. Акулина, боясь разгнвать его и тмъ лишиться заработка, сначала ничего не говорила, но наконецъ и она сказала:

— А ты зачмъ, милый, трогаешь двушку? И ласково не слдъ. Не замай ее. Не хорошо.

— Не замай… Не хорошо… Ахъ, деревня сивая! Да она должна радоваться, что генеральскій главный управляющій съ ней шутки шутитъ.

Часу въ десятомъ лакей, впрочемъ, исчезъ. Его позвалъ проснувшійся баринъ. Подавъ барину умыться, одться, напоивъ его чаемъ и проводивъ на службу, лакей снова явился. По уход барина, онъ сдлался смле, сталъ разговаривать громче, закурилъ папироску и слъ въ кресло, смотря какъ поломойки мыли двери.

— Двушка? — спросилъ онъ Арину.

— Двушка.

— А ты? — отнесся онъ къ Акулин.

— Замужняя, милый.