На заработках

— Ну, а я холостой, и баринъ нашъ холостой. У насъ два барина: одинъ въ генеральскомъ чин, а другой гимназистъ, а я у нихъ старшій управляющій. Да вотъ что я еще хотлъ сказать: ужо баринъ вернется къ обду со службы, да ежели онъ васъ спроситъ, почемъ вы поряжены, такъ говорите ему, что по три четвертака, ну, а я вамъ за это по пятачку прибавлю. По сорокъ пять копекъ получите. Слышали вы?

— Слышали, голубчикъ, — отвчала Акулина.

— Ну, такъ вотъ… Подрядъ… Нельзя… Надо чтобы и управляющему отъ подряда что нибудь очистилось. У меня все такъ… «По три, молъ, четвертака, ваше превосходительство»… Похлебать мы вамъ въ двнадцать часовъ тоже дадимъ. У насъ варева много. Это по нашему завтракъ, а по вашему, простонародному, обдъ.

— Спасибо теб, милый… — сказала Акулина радостно взглянувъ на Арину.

— Ну, то-то. Вотъ какъ я добръ! Намъ господскаго не жаль. шьте. И чай посл завтрака будемъ пить, такъ остатки вамъ… Пейте, зудите до отвалу… Все равно остатки выливать придется.

— Благодаримъ покорно.

— Ну, вотъ… А ты давеча говоришь мн про свою товарку: «не замай». Во-первыхъ, это и слово мужицкое, а во-вторыхъ, что за бда, ежели холостой человкъ пошутить хочетъ, У насъ и господа холостые, и я холостой. Кухарка замужняя, потому она кучерова жена. Вотъ давеча кучеръ-то приходилъ, такъ это мужъ ейный.

Лакей помолчалъ, сообразилъ и прибавилъ:

— Да что-жъ вы об за однимъ-то дломъ возитесь! Постой-ка я васъ на разныя дла разставлю. Вдь намъ нужно еще вс окна перемыть. Ты, курносенькая… какъ тебя звать-то?

— Арина.

— Ну, такъ вотъ ты, Арина, оставайся здсь и мой двери, а ты… Тебя какъ звать?

— Акулина.

— А ты, Акулина Савишна, вчерашняя давишна, отправляйся вонъ въ ту комнату, въ заднюю, спальня это, по нашему, и начинай тамъ окна мыть. Я теб табуретку дамъ. Знаешь, какъ. окна мыть? Табуретку-то на подоконникъ поставишь, встань на нее и мой. Только осторожне…. смотри, не скувырнись за окно… а то изъ-за тебя потомъ въ отвт будешь. Ну, бери ведро и мочалки. Авось, такъ у насъ дло успшне пойдетъ.

Лакей увелъ Акулину и минутъ черезъ десять опять вернулся къ Арин. на лиц его сіяла сладенькая улыбка. Онъ подошелъ къ Арин и сказалъ:

— Акулину свою, что-ли, церемонилась, что давеча такая недотрога была, что чуть что сейчасъ: не тронь, да не тронь?

Арина молчала и продолжала усердно натирать двери мочалкой.

— Сродственница она теб, что-ли? продолжалъ лакей…

— Просто такъ, землячка… Ну, да мы по деревенски въ сватовств… тихо пробормотала Арина. — Въ сватовств-то мы родня.

— Знаю я, что значитъ въ сватовств. Мы хоть и городскіе, а понимаемъ.

Арина старалась не смотрть на лакея и стояла къ нему спиной. Онъ помолчалъ и зашелъ къ ней спереди, чтобы видть ее въ лицо.

— Вотъ мы теперь одни, такъ намъ свободне разговаривать, сказалъ онъ. — Глазенки-то у тебя хорошіе… вотъ и носъ курносъ, а я такой люблю. Что толку въ длинныхъ-то носахъ!

На такую похвалу Арина невольно улыбнулась, но тотчасъ-же отвернула отъ лакея голову. Тотъ продолжалъ:

— Чего-жъ ты отвертываешься-то? А ты гляди на меня. Я человкъ хоть и образованный, а деревенскихъ до смерти люблю. Наши городскія трепанныя перетрепанныя, а деревенская двушка свжье. Одно только, что вотъ он настоящей учтивости не понимаютъ и брыкаются. А ты не брыкайся. Коли пришла въ Питеръ, то учись по городскому.

— Зачмъ-же мы этому будемъ учиться? Намъ не слдъ. Мы въ Питеръ пришли на заработки, проживемъ здсь до осени, а по осени обратно въ деревню уйдемъ, тихо пробормотала Арина.

— Заговорила таки! радостно подмигнулъ лакей. — а я ужъ думалъ, что ты языка лишена и только и умешь, что — «ахъ оставьте», да «не замай».

— Мы деревенскими были, деревенскими и останемся… продолжала Арина.

— Да ужъ слышали, слышали… Женская нравность намъ извстна, перебилъ ее лакей. — А ты все-таки не брыкайся, коли къ теб хотятъ съ комплиментомъ…

— Не троньте меня — я и не буду брыкаться.

— Да ужъ слышали, слышали… А ежели не въ моготу? Вдь человкъ въ себ не воленъ, коли: ежели онъ влюбившись. А ты вотъ какъ давеча вошла, такъ сейчасъ меня и поразила.

— Да полно вамъ… махнула ему рукой Арина съ сдержанной улыбкой.

— Чего — полно! Я нарочно и землячку-то твою отсюда увелъ, чтобы намъ можно было свободно разговаривать.

— Разговаривать разговаривайте, а только рукамъ воли не давайте.

— Да вдь я деликатно, я не по мужицки…

— Вовсе этого не надобно.

— Чудная! покрутилъ головой лакей, слъ на диванъ и сталъ манить Арину къ себ пальцемъ.

— Чего вы пальцемъ-то кривляете? спросила. она.

— Ага! Расшевелилась! Настоящій разговоръ пошелъ! радостно проговорилъ лакей и тихо прибавилъ:- Бросай мочалку, или сюда и садись со мной на диванъ рядышкомъ. Теб отдохнуть надо.

— Нтъ, не надо. Да и не слдъ мн на барскія мста садиться, спокойно отвчала Арина.

— Садись, садись. Или до тхъ поръ будешь манежиться, покуда тебя подъ ручку не поведутъ. Ну, ладно. Пусть будетъ по твоему.

Лакей поднялся съ дивана и направился къ. Арин. Та бросила мыть дверь, прислонилась къ стн и, держа передъ собой мочалку, испуганно говорила:

— Не надо! не надо! Все равно я не сяду! Не троньте меня!