На заработках

Отвта не послдовало и Лукерья умолкла. Черезъ минуту и ея храпъ присоединился къ сопнью другихъ женщинъ.

XXXIII

Мартовскія ночи въ Петербург бываютъ всегда очень холодныя. Большинство спавшихъ въ сара деревенскихъ женщинъ, кром коротенькихъ душегрекъ да сермяжныхъ армяковъ, никакой другой теплой одежды не имло. Полушубки были только у Анфисы да еще у другой демянской женщины, но и то съ протертой овчиной, дырявые. У Лукерьи-же ничего не было, кром ветхой драповой кофточки и такого же ветхаго байковаго платка. Сарай былъ изъ барочнаго лса, да къ тому-же и съ не вполн припертыми дверьми. Спать было холодно. Женщины подтягивали подъ себя ноги, прикрывались чмъ только было можно, лежали въ плотную другъ къ дружк чтобы было сколько нибудь тепле, но все-таки то и дло просыпались отъ холоду. Подъ утро нкоторыя изъ нихъ попробовали улечься между мшками и кулями съ разсортированными уже тряпками, наваливая на ноги мшки, но и это плохо согрвало. Подниматься он начали ране обыкновеннаго, едва только еще свтъ забрезжился. На двор стоялъ морозный утренникъ. Доски и разный хламъ на двор были подернуты блымъ инеемъ. Какая-то лихорадочная дрожь обхватывала все тло.

— Фу, двушки! Совсмъ цыганскій потъ пробираетъ, сказала Акулина, еле попадая зубъ на зубъ.

Вся посинвшая, дрожала отъ холода и Арина. Отъ холоду вс начали размахивать руками, приплясывать, чтобы хоть сколько нибудь согрться. Лукерья еще спала, забравшись совсмъ подъ мшки съ тряпками, и оттуда торчала только ея голая нога, обутая въ дырявый сапогъ.

Анфиса взглянула на нее и сказала:

— Насдавала вчера въ себя на каменку, такъ вотъ и спитъ. А сильно, двушки, она вчера, должно быть, хвативши пришла. Ночью я проснулась. Что, думаю, на меня это виномъ, словно изъ кабака, садитъ, а это она ко мн подъ бокъ подкатилась, да полу моего полушубка на себя и натянула. Вдь должна была перелечь я, свтики. Очень ужъ я не терплю перегару-то этого самаго.

— А съ меня такъ она прямо армякъ сдернула, да имъ и покрывалась, право слова, разсказывала другая баба. — Свтъ-то еле-еле мерцалъ, такъ на силу розыскала я свой армякъ. Подъ мшки-то, должно-быть, это она недавно подлзла. Лукерья! Чего ты дрыхнешь! Вставай.

— Оставь ее… Пущай проспится, остановила землячку Анфиса.

— Ну, что-жъ, бабоньки, теперь длать? За работу приниматься, что-ли? спрашивала Акулина.

— Да еще рано. Поди, какъ начинать, такъ прикащикъ выдетъ и скомандуетъ, отвчали ей. — Чего надсажаться-то.

— Умыться-бы слдовало, слышалось гд-то. — Да какъ начнешь умываться холодной водой, такъ еще хуже въ такую стужу продрогнешь.

— Какое теперь умыванье! поддержали другія женщины. — Пость теперь малость. да — она гретъ, черезъ ду тепле…

— Да какъ-же это не умывшись-то и лба не перекрестя сть… раздалось возраженіе.

— Ну, вотъ… Богъ проститъ.

— Ужасти какъ холодно! жалась Анфиса. — Нтъ, вторую ночь, кажется, такъ не проспишь. Надо куда нибудь на постоялый…

— Да вдь на постоялый-то идти — надо, милыя, три копйки платить, а здсь даромъ спи, возражали другія женщины,

— Артелью дешевле пустятъ. Поторговаться, такъ за двугривенный всхъ пустятъ. Надо вотъ только разузнать, гд здсь постоялый. Ну, по дв копйки…

— Да вдь и по дв копйки, ежели, Анфисушка, то тоже разсчетъ.

— Такъ что-жъ околвать-то отъ холоду! Подохнешь, такъ хуже… Лучше ужъ не дость, что-ли…

— Ну, Богъ дастъ, слдующую ночь потеплетъ, сказала Акулина.

— Да, дожидайся! Нтъ, землячки, вы какъ хотите, а я чай пить пойду, ршила Анфиса. — Тутъ въ прошломъ году, когда я работала, чайная была поблизости и въ ней по три копйки чаемъ поили. Хлебова не хлебаемъ, такъ надо хоть чаемъ разъ въ день гртися. Кто, двушки, пойдетъ со мной?

Вызвались три-четыре деревенскія бабы. Другія переминались. Не ршались сказать ни да, ни нтъ и Акулина съ Ариной и стали перешептываться, совтуясь другъ съ дружкой, наконецъ начали считать свои деньги. Арина стала сдаваться на то, чтобъ идти пить чай.

— Чтобы въ деревню сколько-нибудь денегъ послать — все равно до Пасхи не скопишь, говорила она.

— Какіе тутъ скопы, Аришенька, коли двугривенный въ день на своихъ харчахъ! А я такъ разсуждаю, что вдь вотъ, пожалуй, всю Святую недлю изъ-за праздниковъ безъ работы придется промаячить, такъ хоть что-нибудь-бы себ на харчи приберечь.

— Ну, ничего не останется на пищу, такъ армякъ мой продимъ. Господи Боже мой! Что тутъ такъ ужъ очень-то надсажатися. Я, Акулинушка, страхъ какъ иззябла. У меня даже внутри все трясется.

— Ну, пойдемъ, пойдемъ, попьемъ чайку, согласилась Акулина. — И мы идемъ, Анфисушка! сказала она Анфис.

— Да пойдемте ужъ всей артелью, бабоньки! крикнула Анфиса остальнымъ демянскимъ женщинамъ. — Авось артелью-то насъ и дешевле попоятъ чаемъ. Сколько насъ всхъ? Безъ Лукерьи десять женщинъ! Ну, поторгуемся. Десятерыхъ-то можетъ быть и за четвертакъ напоятъ. Идемте, бабоньки, идемте.

Остальныя женщины нершительно пошли за Анфисой.

— А Лукерьюшку-то? напомнила Акулина. — Разбудить ее, что-ли, да тоже съ собой захватить?

— Ну, ее… Ну, что пьяную!.. Пусть проспится. Да и не нашей она компаніи, отвчала Анфиса.